Российские археологи 15 августа отмечают свой неофициальный праздник. Сегодня эта профессия не признана Министерством образования, но несмотря на это, мощные группы археологов трудятся почти в каждом регионе России. О последних раскопках, сложностях работы в полевых условиях и перспективах отрасли «ФедералПресс» рассказал преподаватель историко-филологического факультета ЧелГУ, участник археологических экспедиций с почти 20-летним стажем Евгений Шиманский.
«Когда все закончилось, я думал: «Слава богу, наконец-то я отсюда уеду!»
Евгений Олегович, вы совсем недавно вернулись из экспедиции. Расскажите, на каком объекте работали?
– В этом году мы копали на самом юге Варненского района Челябинской области. У нас были хоздоговорные работы, мы поехали в археологическую разведку. Сделали там разведочные шурфы. Шурф – это небольшая закопушка метр на метр. В одном из них нашли нуклеус – заготовку из камня, с помощью которой раньше делали орудия. Показали нашему челябинскому специалисту по каменному веку – Вадиму Сергеевичу Мосину. Он был в восторге! Говорит: «Ребят, это палеолит, верхний палеолит!» Чтоб вы понимали, стоянок верхнего палеолита на территории Челябинской области – раз-два и обчелся. Ну обалдеть! Нашли верхний палеолит. Это, на минуточку, от 40 до 10 тысяч лет назад. Время заселения человеком Южного Урала. Очень редкая штука.
Что вы почувствовали, когда узнали, какую ценную вещь откопали? Был трепет?
– Трепет у меня был только первые три года. Я-то уже второй десяток лет езжу, поэтому сейчас это просто рутина. Ко всему человек привыкает. Знаете, что я подумал? «Вот мы встряли! Теперь придется дальше здесь копать!». После такой находки думали, что есть все шансы обнаружить еще что-то ценное.
Раскопками руководила заведующая сектором археологии учебно научного центра ЧелГУ Наталья Сергеевна Батанина. Мы должны были исследовать два объекта: участки, похожие на места древних захоронений. Посмотрели один из них – оказалось, не курган, хотя внешне очень похоже. Там нашли строительный мусор 80-90-х годов XX века. А вот второй объект оказался интересным. Там мы зафиксировали две могильные ямы. В одной из них удалось найти кости животных. Палеозоолог посмотрел и сказал, что это две лошади и две овцы. Их возраст неизвестен – видно, что древние. Может, две тысячи лет назад, может, еще больше. Во второй могильной яме мы обнаружили грабительский вкоп. То есть этот курган разграбили еще в древности. Он оказался абсолютно пустым. Мы были очень огорчены. Представляете, целый месяц копали вот этими руками – и все впустую? Однако не все так плохо. В насыпи могильной ямы мы нашли несколько вещиц, которые датируются последним периодом каменного века. В частности, наша команда обнаружила нуклеус и несколько ножевидных пластин.
На самом деле, такие находки не уникальны. Их можно встретить практически в любом музее Челябинска. Вопрос в другом: как они оказались в том месте? Там нет ни речек, ни озер. Я к чему говорю? Человек не стал бы селиться там, где нет питьевой воды. И вдруг мы обнаруживаем эти предметы на абсолютно возвышенной, безводной местности. Как они там оказались, что они там делают? Совершенно непонятно. Версий можно кучу выдвинуть, но все они будут ненаучными.
Участниками экспедиции были исключительно профессионалы или практикантов вы тоже привлекали?
– В этом году группа в основном состояла из студентов-первокурсников, можно сказать, вчерашних школьников. Из них больше половины городских. Обычно они даже понятия не имеют, что такое лопата, что такое топор. Не знают, как ими пользоваться. Поначалу приходится следить за ними, как за детьми: только бы не поубивали друг друга. А еще некоторые от гаджетов не отрываются. Ребята, так мы же в поле сидим! Зачем вам интернет? Тут вокруг природа, солнышко там или луна. Я всегда им говорю: «Приехали, позвонили маме-папе, отчитались, что все хорошо, и все! Бросайте свои телефоны в угол палатки и не вспоминайте о них все три недели практики».
Я вообще считаю, что археологическая практика для студентов – это не просто освоение определенных навыков, предусмотренное учебным планом. Для нормального студента это еще и приобретение элементарных навыков выживания. Хотя бы разжечь костер – сегодня не каждый парень это умеет. Многие даже не знают, где спрятаться от дождя, как от ветра защититься. Мы старшим составом всегда слезы горючие льем – знаете, почему? Приехали зеленые ребята. И вот мы их учим одну неделю, вторую, третью, как элементарно выживать в новых условиях, как работать. Они что-то реально усваивают лишь к концу третьей недели – и практика заканчивается.
А свою первую экспедицию помните?
– Кажется, это был 2002 год. Я тогда от университета первый раз поехал на археологическую практику. Лагерь разбили недалеко от «Аркаима», километрах в шести-семи. Помню, в первый день нас посадили всех, говорят: «Так, бумаги взяли, ручки взяли, пишем родителям письмо». Чуть ли не под диктовку. Мол, мам, пап, мы доехали, все хорошо. Завернули в конверт, отправили. Я спустя три недели приехал – только письмо дошло. Вообще же у нас тогда все было очень жестко. Вот мы сейчас ребят балуем: есть электричество, сотовая связь, интернет, все удобства почти. А в 2002 году мы приехали, у нас были какие-то абсолютно рваные, трухлявые брезентовые палатки. Август тогда выдался ужасно холодный. Сразу пошли заготавливать дрова. Это сегодня в любом лагере есть бензопила, а раньше об этом и речи не шло. Была пила «Дружба». Бери ее и делай дрова, работай! А вода? Родник был в километре от лагеря. Каждый день ходили с 40-литровой флягой.
То есть первый опыт был не слишком приятным?
– Когда все закончилось, я думал: «Слава богу, наконец-то я отсюда уеду!». Потому что копаешь по восемь часов, тебя за водой постоянно посылают, какие-то дрова нужно пилить, холодно, палатка просто продувается. Кошмар какой-то, я все это возненавидел! Прыгнул со всеми практикантами в автобус, уехал. Вернулся домой, в поселок недалеко от Челябинска, и буквально через два дня понял, что мне просто нечего делать. Ты ходишь и ерундой страдаешь. А там-то жизнь кипит! Ты каждый день знаешь, что тебя накормят, есть работа, развлечения. Решил тогда, что надо обязательно вернуться. На следующий год поехал на сверхсрочную, отпахал там два месяца. Затягивает это людей. Каждого по-разному, это не объяснить.
Знаете, в чем даже своеобразный кайф есть? С утра выходишь на работу – холодно. На тебе рубашка, кофта, штаны – может быть, даже двое штанов. Идешь весь такой экипированный. А к полудню солнышко выходит, тучки разбегаются, жара устанавливается невозможная – хоть до трусов раздевайся. И ты весь этот мешок одежды, который надел с утра, обратно несешь в руках. Он тяжелый, а у тебя еще куча инструментов.
«Скоро мы доиграемся, потому что всем элементарно хочется кушать»
Что вам дает археология?
– Много чего. Во-первых, это одна из немногих возможностей пообщаться со старыми друзьями, с которыми я в течение года просто не вижусь. Во-вторых, это поиск новой научной информации. В-третьих, это общение с молодежью, песни у костра, разные развлечения. Я вообще не знаю, что люди делают летом в городе? Не представляю, как можно так: с утра проснуться, поехать куда-нибудь на маршрутке или на трамвае, потом целый день сидеть в офисе. Уффф…
Получается, если один раз съездишь в экспедицию, назад уже нет пути?
– Каждый год такая ситуация выходит. Я спрашиваю у студентов: «Кто приедет в следующий раз?» Все кричат: «Мы, мы!» Особенно девчонки вопят. Я все время спорю с ними и в 95 % выигрываю пари. Приезжают очень немногие!
Кто финансирует академические экспедиции? Государство?
– Вы знаете, в какой стране живете? Здесь вам никто эти работы оплачивать не будет. Сами суетитесь.
Вы говорите, что археология – это во многом тяжелый физический труд, работа не для женщин. Есть ли вообще место слабому полу в экспедициях?
– Если брать обыденную полевую жизнь, то без девчонок вообще никак нельзя. Однажды я попал в лагерь, где были одни пацаны. В 2007, по-моему, году. И это все очень плохо закончилось. Все передрались! А если есть хоть одна девчонка, все меняется. Это делает тебя ответственнее. Ты следишь за собой, не материшься хотя бы. Но если говорить о научной составляющей… Знаю точно: когда женщина – начальник лагеря, это беда. Никакой определенности.
Сейчас в археологии ощущается кадровый голод?
– Голод ощущается, но нет денег и нет вакансий. Вы знаете, что в России нет профессии археолога? Есть какой-нибудь условный перебиратель проводов, а археологов нет. Почему? Это у чиновников надо спрашивать.
Возьмите тот же самый Аркаим: я работал там до того, как устроился в университет. Поверьте, там столько проектов по реконструкции памятников – десятки! Но ничего не делается, потому что нет денег. Все затягивается. А для проведения этих работ нужны профессиональные археологи. Скоро мы доиграемся. Мне уже за 30. Я знаю буквально парочку парней-девчонок в возрасте лет 25, которые готовы этим заниматься профессионально. Это уже кадровый голод. А почему он возникает? Да потому что всем кушать хочется элементарно. А эта работа не приносит денег. Бывают случайные эпизоды – хоздоговор, где за неделю ты 100 тысяч заработал. И все, весь следующий год у тебя нет работы.
Тем не менее, пока раскопки идут: это значит, что Южный Урал – интересный для археологов регион?
– Безусловно. У нас памятников столько, что еще нашим внукам и правнукам копать и копать. Их тысячи – начиная от стоянок каменного века и заканчивая началом нового времени, поздним Средневековьем. Есть несколько памятников, которые делают наш регион интересным всему археологическому сообществу. Это Капова пещера, где нашли палеолитическую живопись. Затем перемещаемся в бронзовый век – это страна городов. Аркаим, Синташта, Устье, Каменный Амбар – более 20 таких поселений. Не так давно под Южноуральском, недалеко от деревни Кичигино, экспедиция ЮурГУ раскопала памятник раннего железного века. Стало понятно, что в этот период и в нашей степи существовали какие-то серьезные политии – полугосударственные образования. Наконец, есть комплекс памятников на границе с Северным Казахстаном. Его относят к рубежу железного века и Средневековья. У нас очень много таких памятников. К сожалению, многие из них были распаханы еще в 60-70 годах, когда целину осваивали, но значительная часть еще осталась. Их копать – не перекопать.
Фото: Евгений Шиманский