Не так давно уже известный политзаключенный Валентин Урусов получил престижную профсоюзную премию имени Артура Свенссона, которая никогда раньше не присуждалась россиянину. В якутской колонии он провел около четырех лет. По мнению подавляющего большинства знакомых с обстоятельствами дела, срок ему дали только за то, что Урусов попытался противостоять мощной алмазной компании «Алроса».
Не так давно уже известный политзаключенный Валентин Урусов получил престижную профсоюзную премию имени Артура Свенссона, которая никогда раньше не присуждалась россиянину. В якутской колонии он провел около четырех лет. По мнению подавляющего большинства знакомых с обстоятельствами дела, срок ему дали только за то, что Урусов попытался противостоять мощной алмазной компании «Алроса». Профсоюзы, в том числе и международные, уже и не верили, что удастся освободить активиста хотя бы немного раньше срока. Удалось, но полиция намекнула, что в республике ему делать нечего. В настоящее время Валентин живет в Москве и продолжает и дальше бороться за права рабочих. В эксклюзивном интервью корреспонденту «ФедералПресс.Дальний Восток» Валентин Урусов рассказал, какие планы у него и есть ли будущее у российских профсоюзов.
Валентин, какие планы у вас на ближайшее время?
В планах у меня на сегодня стоит здоровье мамы, так как она действительно пострадала. Ну, и свое здоровье, разумеется. Кроме того, буду так же продолжать бороться за свое честное имя. То есть писать жалобы, ходатайства и заявления по своему уголовному делу, добиваясь справедливости в рамках закона. Пока дело мое еще находится в пределах Республики Саха (Якутия), надежды, что его хоть раз рассмотрят без предвзятости, у меня уже нет.
.
Планируете ли вы заниматься профсоюзной деятельностью?
В принципе, я и не прекращал ею заниматься. Просто «Алроса» отправила меня в отпуск на 50 месяцев, за что ей огромное спасибо. Ну, а в данный момент меня с него уже вызвали, и я опять приступил к своим прямым обязанностям – только уже в объединении Конфедерации труда России (КТР) в Москве.
Насколько значима для вас премия Свенссона?
Очень значима. И не только для меня, а в первую очередь для всего рабочего класса России. Так как это первый случай в нашей стране. Еще никому она в России не присуждалась! И это заслуга всего профсоюзного движения мира! Тут и Международная конфедерация профсоюзов (МКП), Международный союз работников пищевой промышленности (IUF), Глобальный союз Industriall, а также национальные профцентры: Конфедерация свободных профсоюзов Украины, Конфедерация прогрессивных профсоюзов Турции (DISC), Литовский профсоюз «Солидарумас», Белорусский конгресс демократических профсоюзов, Конфедерация профсоюзов Грузии, профсоюз «Солидарность» (Польша), Всеобщая конфедерация труда (CGT, Франция). О такой солидарности, к сожалению, нам приходится пока только мечтать. А меня переполняют положительные эмоции, которые очень трудно сдерживать.
Верна ли информация о том, что эти деньги вы направите на помощь профсоюзам?
В общем, да. Но пока решается вопрос о более эффективном их использовании, так как на сегодня в реально независимом профсоюзном движении проблем очень много, и их нужно решать.
На ваш взгляд, есть ли будущее у профсоюзов России?
Я уверен, что есть. И надеюсь, что оно в лучшую сторону будет отличаться от сегодняшнего. В первую очередь все зависит от людей, и прежде всего – от рабочего класса. Ну, и надеюсь, что я смогу быть в этом максимально полезен.
Насколько была ощутима поддержка, пока вы находились в заключении?
Я боюсь, что словами такого невозможно передать. Мне постоянно присылали письма, газеты, журналы люди, с которыми я раньше даже не был знаком, и это очень сильно поддержало меня. Плюс ко всему моей семье от всего объединения СОЦПРОФ оказывал материальную поддержку председатель Сергей Вострецов, и даже во Франции товарищи, в том числе Доменик Ферре, собирали деньги для помощи моей матери и сестренке, что для меня было очень важно. Если всех перечислять, то получится огромный текст.
Меня переполняло чувство гордости за этих людей, и я ни разу не пожалел ни о чем. Я благодаря всем тем, кто принимал хоть какое-то участие в моем освобождении, полностью изменил свой менталитет! У меня, если честно, аж слезы наворачивались, когда я читал, как люди и в мороз, и в жару стоят в одиночных пикетах и проводят митинги по всему миру в мою поддержку. Тяжело такое объяснить.
Не опасно ли вам сейчас возвращаться в Якутию?
Ну, судя по моей короткой поездке туда после освобождения, то там мне делать нечего. «Алроса» настроена против меня, и все продажные и коррумпированные чиновники сделают опять свое грязное дело. Хотя все друзья, товарищи и просто знакомые, которых у меня там больше половины населения и с которыми я имел счастье опять наконец-то увидеться, все были искренне рады меня видеть. Когда они узнавали, что я собираюсь уезжать, то искренне огорчались.
Какие-то угрозы уже были, когда вы освободились, ощущение того, что просто необходимо уехать из республики?
На второй день моего нахождения в Удачном меня вызвал начальник местной полиции и несколько раз, так скажем, намекнул, чтобы я был аккуратен и никуда лишний раз не ходил и не выходил. Мол, у меня здесь много врагов осталось, хотя у меня их там никогда не было, если не считать «Алросу». Поэтому его слова я воспринял как угрозу. После чего он спросил, где я остановился, но я отказался предоставлять ему такую информацию в целях собственной безопасности. А за день до моего отъезда местный участковый позвонил мне по телефону и приехал ко мне в половине двенадцатого вечера. Полицейский потребовал с меня объяснений, почему я так долго ехал из Якутска в Удачный. И напоследок сфотографировал копию моего билета, по которому я должен был улететь из Удачного. Ну, а выводы делайте сами.
Расскажите, пожалуйста, о вашем заключении. Какие условия были в колонии, как удавалось поддерживать себя? Правда ли, что журналистам не давали с вами общаться?
Условия в колонии были терпимыми. Если сравнивать с другими колониями по России, то можно дать определение – средние. Режимный объект. В СИЗО было посложнее. Там первое время на 20 кв. м располагалось всего 12 спальных мест, а нас было в камере от 20 до 36 человек. Вот и приходилось спать в три этапа. Плюс далеко не каждый день выводили на прогулку, которая длилась не больше часа. А в колонии с этим проще: свежего воздуха больше, да и со спальными местами проблем никогда не было. Я даже курить бросил и вот уже более двух лет не курю.
С журналистами история была интересная очень. Как и в любой колонии, администрация их не жалует и всячески старается воспрепятствовать их появлению. Меня пытались заставить отказаться от встречи с корреспондентами, брали заявления об отказе и даже снимали это на камеру. Я им пытался объяснить, что у нормального журналиста добавится мотивации более настырно попасть в колонию и услышать об отказе от меня самого. В итоге я оказался прав, и меня попросили написать официальное согласие на встречу с журналистами. Подобное повторилось еще один раз, ну, а потом они поняли глупость этой затеи и перестали препятствовать встречам.
Планируете ли вы заниматься политической деятельностью? Если да, то совместно с кем? Ведь с профсоюзами связано сразу множество партий: КПРФ традиционно «защищает рабочий класс», в «Единой России» много функционеров из ФНПР, о вас регулярно писал Илья Пономарев из «Справедливой России» и Левого фронта, появилась даже профсоюзная партия.
Профсоюзы – это не политическая партия, и главное для них – это защита трудовых прав людей на предприятиях, соблюдения правил безопасности, условий труда и т. д. Хотя политика есть абсолютно везде, и хочешь – не хочешь, но приходится ею заниматься. Я хочу просто работать и доводить до людей важность их объединения и солидарности, ломать старые стереотипы о том, что такое профсоюзы и зачем они нужны.
На мой взгляд, нужно в первую очередь добиваться легитимности и независимости судебной системы в целом. Когда человек сможет уверенно идти в суды, прокуратуру или полицию и быть уверенным, что его примут и сделают все строго в рамках закона и никто не сможет этому помешать: ни работодатель, ни какой бы то ни было коррумпированный чиновник. Тогда и ситуация в целом по стране будет резко меняться в лучшую сторону. А пока решения принимаются по звонку, ждать ничего хорошего не следует.
Участники прошлогодних митингов протеста даже в Москве все чаще говорят, что в качестве инструментов давления более эффективны были бы забастовки. Они вспоминают стачки начала XX века, перед революцией, шахтерские забастовки в перестройку. В тех ситуациях власти шли на реальные уступки. По вашему мнению, насколько реально сейчас в стране (или каких-то отдельных регионах) проведение массовых стачек? Не обязательно под политическими лозунгами.
Забастовки – это один из самых эффективных инструментов давления на работодателя, таким он был и остается до сих пор. Но сейчас, к сожалению, в Трудовом кодексе эту процедуру усложнили настолько, что возможность провести законную забастовку равняется практически нулю. То есть судебные решения о незаконности самой забастовки выносятся раньше, чем профсоюз может ее начать. Хотя забастовка сама по себе – это крайняя мера. И, как правило, заявление о ней – это звонок работодателю о поиске компромисса с рабочими.
Но сегодня работодатель уверен, что по закону забастовку фактически невозможно провести и, соответственно, не идет на диалог. Плюс еще у большинства отсутствует такое понятие, как солидарность, сплоченность и единство. И люди часто рассыпаются при первом нажиме со стороны руководства предприятия. В итоге «по шапке» получают только самые активные члены профсоюза, к которым применяются различные меры, от административных и до уголовных, как в моем случае. Поэтому сегодня очень важно добиться упрощения процедуры забастовок и подобных инструментов давления на работодателя. Это возможно будет только тогда, когда каждый работник поймет свою значимость в профсоюзном объединении!