Экспертных центров, «думающих» регионов в стране все меньше. Стоит ли удивляться бедности нашего политического ландшафта и скуке избирательной кампании? Своим мнением с журналистами «Коммерсанта» поделился политолог Александр Сунгуров:
«Когда нас не устраивают программы политических партий, баллотирующихся в Госдуму, культура ведения самой избирательной кампании, запоздалость реакции элиты на политические вызовы, не лишне задуматься, откуда вообще берутся политические инновации, реформы и стратегии, которых мы ждем и которые могли бы нам понравиться. Они далеко не всегда рождаются в головах политиков или тех, кто принимает решения. Как правило, они возникают в кругах интеллектуалов, тесных сообществ, вырабатываются специализированными «фабриками мысли». Эволюция этих «фабрик» в новейшей России во многом объясняет особенности текущего политического процесса.
Корни моего интереса к теме экспертных сообществ родом из 1990-х, когда и я сам, и мое поколение оказались активно вовлеченными в политику, придя туда из очень далеких сфер деятельности, скажем, я попал в Ленсовет из биофизики. Мы взяли власть в свои руки, могли принимать любые решения – и принимали. Но очень скоро стали понимать (по крайней мере, часть из нас стала понимать), что делаем больше ошибок, чем наши предшественники во власти, которых мы так сильно критиковали. И делаем эти ошибки не со зла, а именно потому, что не знаем, к каким последствиям могут привести те или иные решения. И тут же возникла проблема: к кому обратиться за советом? Политология как наука в России только зарождалась, и в большинстве случаев на кафедре научного коммунизма просто поменяли вывеску. Пришлось самим становиться экспертами, учиться на своих ошибках и уже консультировать других. Сейчас я прицельно изучаю экспертные центры и «фабрики мысли» не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и в регионах, что позволяет говорить об итогах их более чем четвертьвекового развития.
Они двоякие. С одной стороны, как сказал один из действительно знающих дело респондентов, в последние годы «запрос на рынок экспертного знания крайне сузился». Наблюдается даже некоторый парадоксальный феномен: чем сложнее и неопределеннее становится ситуация в стране, тем меньше ведется дискуссий по проблемам стратегического планирования, образа будущего.
Власть на местах совсем не заинтересована в том, чтобы знать, что ждет ее впереди; федеральная власть, похоже, полагается на узкий пул близких экспертных центров. Статусные дискуссии о будущем, о политических инновациях, если и проводятся, то остаются непубличными. К этому добавляется известная проблема с сокращением финансирования экспертных центров – отечественные клиенты скупятся, иностранные оказались фактически под запретом. В связи с этим часть ранее интересных «фабрик мысли» перешла к выполнению символической функции: их привлекают для подтверждения уже принятых властью решений. Эксперты за такие услуги, в свою очередь, увеличивают свой «символический капитал», получая назначения в различные провластные советы.
С другой стороны, надо быть объективным: не вся поляна зачищена. В некоторых случаях политиков все-таки интересует инструментальное знание и сопровождение их решений. Как пояснял другой мой собеседник, в такие моменты провластный заказчик на принятый теперь вопрос от «фабрики мысли»: "Какой результат вы хотите получить?" – отдельным образом подчеркивает: «Вам не надо знать, что бы я хотел получить». Тогда понятно: речь идет о независимом анализе.
Важное мое открытие последнего года – это опровержение нашей гипотезы, будто бы экспертные советы работают честнее и более независимы, чем отдельные экспертные центры. В европейских странах это, может быть, и так – ведь пул экспертов сложнее «нагнуть», чем отдельного игрока на рынке. Но в России все наоборот. Когда идут конкретные заказы в индивидуальном порядке, власть достаточно часто заинтересована в том, чтобы что-то узнать. Когда исследование проводит экспертный совет, он действует публично, и здесь уже власти важно всеми силами не уронить лицо, поэтому результаты выправляются.
Если говорить о регионах, то живые «фабрики», помимо Москвы и Петербурга, остались в Нижнем Новгороде, Перми, Казани. Опыт Нижнего Новгорода вообще примечателен: там до сих пор действует очень интересный экспертный клуб, который выпускает ежегодный доклад о социально-политической ситуации в регионе и востребован на рынке консультирования. Пермь поднялась при бывшем главе Юрии Трутневе и сдала пока не все позиции. Но при всем этом очевидно: думающих регионов на карте страны совсем немного – пять-семь. И стоит ли при этом удивляться бедности нашего политического ландшафта?
Осталось гораздо меньше «фабрик мысли», чем вопросов, на которые им нужно ответить. В 1980-1990-е годы экспертные центры возникали десятком разных способов – вокруг научных институтов, при СМИ (особенно преуспевали тогда «Московские новости»), волею харизматичных личностей. На первой из таких площадок – в Клубе социальных инициатив – могли быть разом собраны и Борис Кагарлицкий, и Глеб Павловский, и Вячеслав Игрунов – люди, чьи пути потом кардинально разошлись. Но с 1999 года процесс организации «фабрик мысли» стал более контролируемым, с их помощью выстраивалась властная вертикаль, и они сами одними из первых в нее встроились.
Под первый срок Владимира Путина и планирование будущих реформ (в том числе административной), как известно, был открыт Центр стратегических разработок (ЦСР), в котором трудились такие знаковые для актуальной политики личности, как Герман Греф или Эльвира Набиуллина. Успешная работа ЦСР подкреплялась масштабной поддержкой: как рассказывал в интервью экс-директор Центра Михаил Дмитриев, в первые годы он вообще не знал проблем с деньгами, олигархи делали миллионные пожертвования, но стоило фортуне отвернуться – власти сделали ставку на другой экспертный центр,– как деньги тут же пришлось считать.
Этим другим экспертным центром в 2004 году стал Институт общественного проектирования (ИнОП) Валерия Фадеева, во время второго срока Владимира Путина внедрившего идею создания Общественной палаты. В 2008 году параллельно с ИнОПом был создан Институт современного развития (ИнСоР) с руководителем Игорем Юргенсом, что вполне соответствовало конструкции тандемократии. Тогда же пытались создать Национальный институт развития современной идеологии для «ЕдРа», но детище не удалось: по-видимому, партийцы все-таки не распробовали экспертную оценку.
В 2012 году появились «фабрики мысли» третьего срока – Фонд развития гражданского общества (ФоРГО) Константина Костина и Институт социально-экономических и политических исследований (ИСЭПИ) Дмитрия Бадовского – оба главы до этого трудились в Управлении внутренней политики администрации президента под руководством Владислава Суркова. ФоРГО имеет менее публичный характер, чем ИСЭПИ, но работают они слаженно.
Еще одна примета времени – активизация консервативных «фабрик мысли», появившихся еще в 1990-е. Скажем, Центр Кургиняна, поучаствовавший в создании движения «Антимайдан», обрел вторую жизнь, в гору идут дела у Александра Дугина и разношерстной команды его единомышленников.
С другой стороны, есть инновационные для России примеры создания экспертного центра бывшим чиновником, скажем, Комитет гражданских инициатив Алексея Кудрина. Это приятный признак эволюции системы, потому что «фабрики мысли» традиционно имеют еще и функцию «перезарядки батарей» политиков. В 1990-е годы большой проблемой для России было, когда люди уходили из власти в никуда, теряя квалификацию политика. Чуть позже отставников стали держать на синекурах, но те тоже не предполагают никакого карьерного или профессионального роста. Уход опального политика в экспертный центр на этом фоне – изящное решение проблемы, не мешающее ему со временем вернуться в обойму. В некотором смысле провластные ФоРГО и ИСЭПИ тоже могут выполнять эту роль – «перезарядки батарей» для отдельных представителей элиты.
В целом к 2016 году множество российских экспертных центров обрело свои ярко выраженные «истсайд», «вестсайд» и «центр». Но диалога между всеми этими «сторонами света» почти не ведется, не говоря уже о публичном обсуждении результатов их разнообразной деятельности.
Чтобы повысить качество политики, представители элиты создавали «фабрики мысли»: Герман Греф возглавлял ЦСР в начале 2000-х, Алексей Кудрин открыл КГИ в 2012-м
В разговорах об эволюции (или деградации) российских «фабрик мысли» часто пытаются выделить некую «точку икс», после которой что-то пошло не так. Я склоняюсь к тому, что это бесполезное предприятие, либо придется признать, что «не так» все было с самого начала.
Первые экспертные центры в стране создавала советская интеллигенция – наследница марксистской интеллигенции, которая всегда в оппозиции к власти. Как в начале ХХ века был популярен лозунг: «Слева опасности нет», то есть все союзы годятся, лишь бы свергнуть царя, так и перестроечный интеллигент не видел никаких опасностей, кроме тех, что исходят от власти. Собственно, даже не было попыток осмыслить, что произойдет, когда «наши победят». Я убеждался в этом после многих интервью с лидерами общественного мнения той поры – к кардинальному изменению строя никто не готовился. Ну а когда все случилось, «пианисты играли, как могли».
Здесь стоит рассказать одну поучительную историю. Я участвовал в работе представительной экспертной площадки конца 1980-х годов – в ленинградском клубе «Перестройка». Мы самоорганизовались в 1987 году, сначала собирались на квартирах, потом стали проводить открытые публичные дискуссии, плюс раз в две недели работала секция «Реформы государственной власти», которую вели я и Валерий Краснянский – один из авторов проекта Конституции. Конечно, мы пытались представить, как нужно управлять страной, когда наступит период настоящих политических инноваций, но времени у нас было меньше года. А потом все, 1989 год – «хватит думать, надо прыгать»: начались выборы, вчерашние эксперты побежали расклеивать листовки и проводить пикеты. Уже когда мы оказались в Ленсовете, плоды скородумия дали о себе знать. Большинство вроде бы получили наши – представители «Народного фронта», но это большинство тут же раскололось на ярых антикоммунистов во главе с Мариной Салье и умеренных антикоммунистов во главе с Петром Филипповым – главой кооператива по производству тюльпанов «Последняя надежда». Два месяца мы не могли избрать председателя Ленсовета, наконец, по старой русской традиции, призвали варяга – Анатолия Собчака. Тот сразу оказался в вакууме: с коммунистами рассорился, антикоммунисты, продолжая ссориться между собой, считали своим долгом поставить его на место (в первый же день работы Собчак получил 60 замечаний от Ленсовета по поводу нарушения регламента). Задним числом несложно просчитать последствия того, что мы тогда делали. Собчак стал выбирать помощников со стороны.
Дело в том, что тогда мы не могли договориться, потому что не знали, как это делается. У нас вместо культуры возражения, которая должна быть свойственна интеллектуальной элите, пестовалась культура критики или критиканства. Не умели разговаривать – умели делать заявления. Таковы слабые стороны советской интеллигенции. Нынешнюю предвыборную гонку до сих пор обедняют реликты интеллигентского сознания: стоит кому-то не то сказать о Крыме, тому же Явлинскому или деятелям «Парнаса», как для части либералов они становятся нерукопожатыми. Хотя, если хоть немножко научиться просчитывать цену своих заявлений, становится ясно, что политик должен думать о том, как думают его избиратели, и не говорить в пустоту.
Наблюдается феномен: чем сложнее становится ситуация в стране, тем меньше ведется дискуссий по проблемам стратегического планирования
Еще одно из трудно изживаемых убеждений российского интеллигента, сказывающееся на работе наших «фабрик мысли»,– это представление, что «народ сам должен решать, как ему жить», что «народ лучше знает», как им управлять, чем сама элита. Или убеждение-перевертыш, возникающее, когда первое обманывает,– что народ совсем ничего не понимает и нужно учиться реформировать его втихую. За этими убеждениями опять скрывается проблема коммуникации, только уже не друг с другом, а с гражданами.
И наши экспертные центры плохо коммуницируют с обществом – не знают, как. Хотя есть разные приемы, которые работают на Западе, скажем, делиберативная демократия, или «обогащенное общественное мнение»: сначала проводят обычный опрос общественного мнения, потом предлагают респондентам глубже ознакомиться с проблемой, о которой идет речь, и на протяжении 6-8 выходных проводят экспертные встречи для согласившихся в них участвовать. На этих встречах высказываются полярные точки зрения, обсуждаются нюансы проблемы, обывателей посвящают в экспертный дискурс, после чего опрашивают еще раз и смотрят, изменились ли ответы. У нас же до сих пор ценится «глас народа», как он есть, незамутненный лишним знанием, или, наоборот, он же критикуется. Забывается, что качество этого «гласа» является непосредственной сферой ответственности интеллектуалов.
Поэтому, как мне думается, не стоит жалеть, что 1990-е отдаляются все дальше, а классической интеллигенции в России становится все меньше: если современные сильные политологические факультеты и школы хоть отчасти выполнят свою задачу, возрождение политической мысли придет не из прошлого, а из будущего – благодаря новому поколению экспертов, толкователей мнений и посредников между обществом и властью.
Смею надеяться: и политическая жизнь, и выборы будут тогда другими».
По материалам Коммерсант.ru