Благодаря снижению темпов добычи угля в Китае и глобальному похолоданию, Кузбасс увеличил экспорт своего главного ресурса, добившись роста экономики на 6 % и профицитного бюджета. Однако в следующем году ряд специалистов прогнозируют, что ситуация может резко измениться из-за ратификации Парижских соглашений по снижению выбросов углекислого газа в атмосферу. О последствиях, последующих за их ратификацией в интервью «ФедералПресс» рассказала известный сибирский экономист, доктор экономических наук и профессор КемГУ Галина Мекуш, которая принимала участие в разработке стратегий развития кузбасских моногородов до 2035 года.

– В следующем году Госдума должна ратифицировать Парижские соглашения по снижению углекислого газа в атмосфере с 2020 года. Можно ли их считать ударом по угольной отрасли Кузбасса?

– Я бы не говорила, что это удар. Надо здраво оценивать угольную отрасль, которая считается основой экономики Кемеровской области. Так быстро заменить угольную энергетику никто не сможет. Должно что-то прийти на смену, но не может произойти в обозримом будущем. Замена будет постепенной: рано или поздно мы все-таки перейдем на другие типы источников энергии, а уголь будем использовать как сырье.

– Какие имеются перспективы, чтобы использовать уголь как сырье?

– Есть общемировой опыт – из угля можно делать до 200 наименований разных продуктов. Это могут быть различные виды углеродного волокна, медицинские препараты, нано-покрытия, оборудование и формы из твердого топлива. У нас в КемГУ ведутся работы по глубокой переработке угля как химического сырья. Работает школа химии твердого топлива под руководством экс-ректора Юрия Захарова. Она признана в России и очень известна в других странах. Эти исследования поддержаны грантами и правительством РФ. Проводятся международные конференции, где обсуждаем опыт других стран. Мне как-то запомнилась испанская делегация, которая предоставила примеры использования переработанной соломы – там было несколько видов продукции. Таким образом, готовится среда для изменений. Все, что находится в регионе – вузы, наука и население – должны быть готовы настроиться на то, что уголь может стать сырьем.

– Тогда получается, что Парижские соглашения подталкивают конкретно кузбасскую экономику к выработке иной стратегии развития?

– Вопреки сложившемуся мнению Парижские соглашения не ставят крест на угольной отрасли. Его инициаторы ставили задачу снижения воздействия на окружающую среду. У угля есть уязвимое место, связанное с выбросами метана. Но если выбросы других вредных веществ снижаются на фоне повышения добычи, то выбросы метана увеличиваются. Управлять эмиссиями парниковых газов и сейчас создается механизмы и инструменты регулирования выбросов парниковых газов – сложная задача. Ожидается, что в 2018-19 годах будет узаконен статус парниковых газов, чтобы их регулировать и внести изменения в другие законы.

Сейчас как раз идет мониторинг, в ходе которого была разработана и запущена методика по оценке выбросов парниковых газов на уровне регионов. Для бизнеса, который использует ископаемое топливо как источник, предложена методика по оценке эмиссии и сбору информации.

– Какие нужны финансовые вливания, чтобы сделать угольную энергетику чище?

– Могу сказать, что этот процесс еще на стадии изучения, хотя некоторые шаги уже сделаны. У нас есть единственный в России проект по утилизации шахтного метана, который реализуется на шахте имени Кирова в Ленинске-Кузнецком. Если механизмы Парижского соглашения будут введены в действие, то эта разработка выйдет за пределы конкретно одной шахты. Существует прекрасный опыт в Кемерове, где коксовый газ используется как топливо на Кемеровской ГРЭС и на котельной «Химпрома». Все эти примеры говорят, что бизнес приценивается, пытаясь понять, как жить в меняющихся условиях.

– Кузбасский бизнес сам замечает мировые тенденции или это идет с подачи областной власти?

– Мы настолько интегрированы в мировую экономику и живем в глобализации, что не можем быть изолированы от мировых тенденций. Тем более, что Кузбасс зависит от цен на уголь на мировом рынке. Сейчас ситуация стала благоприятной: продали больше угля – увеличились налоговые отчисления и экономика ожила. Кризис кризисом, а мы закончили год с профицитом. Мое мнение состоит в том, что уголь был и останется в повестке дня, но не слишком долго, а то иначе мы сильно отстанем от остального мира.

– Недавно в Новосибирске выступал директор Института актуальной экономики Никита Исаев, рассказавший о 6-процентном росте кузбасской экономики. Причины, которые он назвал, были напрямую связаны с угледобывающей отраслью. На ваш взгляд, можно ли сделать экономику Кузбасса не столь зависимой от угля?

– Можно, но для этого должны сформироваться экономические условия – рыночные законы ценообразования и законы конкуренции. Как только бизнес будет понимать, что можно жить по-новому, он сразу повысит КПД генерирующих установок, производительность, и конкурентоспособность производств.

– Насколько мне известно, вас привлекают для написания стратегий развития моногородов, в ходе подготовки которых вы предлагаете отход от угледобычи?

– Наша кафедра региональной экономики подготовила несколько аналитических отчетов по развитию моногородов. Они были посвящены идентификации и упаковке инвестиционных ниш по методике фонда развития моногородов. Выяснилось, что наши моногорода могут совершенно спокойно уходить от монозависимости, развивая направления бизнеса, не связанные с углем.

– Можете назвать эти направления?

– Логистика. Мы ее совершенно не используем. В северной части региона проходит Транссибирская магистраль, где нет ни одного логистического центра, который был бы регионального и межрегионального значения. Юрга, Анжеро-Судженск, Мариинск – все эти города бездействуют. – Юрга вообще находится почти на равноудаленном расстоянии от Кемерова, Томска и Новосибирска. – Вот именно. Мы совершенно не используем свое экономико-географическое положение, тот ресурс, который не требует никаких вливаний. Мимо Белова, упираясь в Киселевск, идет Турксиб – железная дорога из Средней Азии. Это транспортный коридор из Китая и Индии. Никто не хочет замечать, какие большие потоки овощей, фруктов, потребительских товаров идет к нам. А ведь мы могли бы построить недалеко от Белова мультимодальные комплексы как в Поволжье, на Урале или в Татарстане. Могли бы строить центры с быстрой заморозкой фруктов и овощей, с сервисом, местами размещения и с выставочными комплексами. Кроме того известно, что в Кемеровской области закупают огромное количество саженцев для рекультивации. Кто нам не дает производить саженцы кассетным способом в промышленных масштабах?

– Кто здесь должен первым проявить инициативу: власть, которая создаст условия, или бизнес, готовый вложить средства?

– Власть. Ей следует подготовить площадки. Самый идеальный вариант – это индустриальные парки. Увы, мы привыкли предлагать то, что осталось от старой промышленности. Никому неинтересно вкладывать большие деньги, чтобы все очистить и воссоздать заново. Инвестору нужен земельный участок и подведенная инфраструктура. Муниципалитеты могут это создать.

– Кажется, отчасти понимаю, в чем еще может быть причина. Бизнес сегодня ориентирован на получение быстрой прибыли. Председатель кемеровского совета по развитию предпринимательства Виктор Севостьянов говорил, что предпринимателю проще открыть кафе, чем найти других бизнесменов, с которыми вместе создать производство по выпуску одежды.

– Этим должны заниматься регионы – готовить инвестиционные ниши, чтобы заякорить бизнес. Обеспечить спрос для человека, который зайдет на подготовленный земельный участок с определенными преференциями по налогам и сборам.

– В чем причина, почему это все не происходит, есть препятствия со стороны областной власти?

– Областная власть все понимает, но это быстро не делается. Есть задача по стыковке интересов заинтересованных групп, которые должны сойтись в одной точке. Мы создаем кластеры, у нас огромное количество холдингов. Мы строим рыночную экономику на устоях, которые не имеют аналогов в мире. Но у нас нет рецептов, которые могли бы взять и применить. Можем кивать на ту же Германию, Рур – хороший образец, но они начинали в 1960-е годы и только сейчас показывают результат, выходя из угольной отрасли. То же самое можно сказать про Великобританию и Уэльс, США и Пенсильванию. Они это делали в условиях сложившегося рынка.

– В России сильны пережитки прежнего времени, не можем избавиться от наследия плановой экономики?

– Я бы сказала, что мы наоборот, мало используем опыт Советского Союза. Это и планирование, мы весь мир научили планировать. Все заводы, пароходы, здания и сооружения создавали и неплохо обеспечивали населения.

Был чудесный план ГОЭЛРО. У меня студенты не могут назвать высоколиквидные активы в нашей стране, построенные не по плану ГОЭЛРО. В новых условиях мы должны найти точку опору, какой была электрификация, и, опираясь на нее, войти с ней в новые отрасли экономики, которые для нас нехарактерны, но очень актуальны для повышения качества жизни и уйти от монозависимости.

– В Кемеровской области такой нехарактерной отраслью может быть туризм?

– Почему нет? Можем совершенно спокойно это сочетать, у нас хоть и маленькая территория, но она очень разнообразная. Туристический кластер есть, но он пока однобокий, и не сможет подняться, если будем упирать только на горнолыжную часть. Считаю, что нужно использовать Горную Шорию летом, у нас напрашиваются туристические маршруты с севера на юг, есть идеи по созданию объектов индустриального наследия, чего не так много по России.

– Продолжая разговор о бизнесе, вынужден заметить, что в Кузбассе отсутствуют крупные многомиллиардные проекты. В Туве должно начаться строительство железной дороги «Кызыл-Курагино», в Новосибирске – 40-миллиардный мост через Обь, в Бурятии компания «Хевел» строит свои солнечные электростанции. Все обходит Кемеровскую область стороной, даже ГЧП.

– У нас много чего строится. Можно назвать ГЧП мощный комплекс жилищного строительства. Потом с непропорционально большими темпами строится коммерческая инфраструктура – открываются бизнес-центры и рестораны несмотря ни на что. Инвестиции в инфраструктуру по динамике превышают инвестиции в нефть, газ, уголь, потому что это те инвестиции, которые сразу работают. То, от чего население сразу отказаться не может. Качественные потребности, для получения разнообразия, это уход от монозависимости. Мало об этом говорим, но этот рынок нашего региона достаточно хорошо развивается – а это рабочие места, это налоги.

– Месяц назад беседовал с Еленой Латышенко, бизнес-омбудсменом в Кемеровской области, о предложении губернатора Амана Тулеева по удержанию части налогов от предпринимателей, работающих по упрощенной системе налогообложения, в муниципалитетах. Эта мера может способствовать развитию и появлению инвестиционных ниш?

– Конечно. В моногородах следует много чего еще создавать. Например, акселерационные центры. Готовить людей к предпринимательской деятельности: проводить тренинги, обучение, помощь в выборе инвестиционной ниши в своем городе. Чтобы не получалось как в Топках, где на 28 тысяч населения всего 16 пекарен. Когда муниципалитет знает свои ниши, куда может позвать инвесторов, он должен показать ту точку на карте, которая была бы выгодна всем, помочь создать бизнес-план под эту точку, чтобы все были успешны. – В таких условиях в каждый муниципалитет нужно определить по одному толковому рыночному аналитику. – Естественно. А в муниципалитетах не владеют даже информацией, чтобы «упаковать инвестора».

– Там не готовы мыслить об экономических проблемах по-новому?

– Отчасти. Да и отсутствует единая программа, «дорожная карта», как принято говорить. Чтобы имущество приносило доход в бюджет, а муниципальные чиновники занимались планированием, и продвижением этих территорий.

– Что сейчас еще мешает такому развитию?

– Должен быть один стратегический центр, который каждый день ходит на работу и планирует и областной центр, что содействует и водит инвестора за руку. Для этого нужна консолидация усилий. Застрельщиком может быть областной департамент инвестиций и стратегического развития. Они вроде это делают, но пока нет конкретных результатов или их очень мало. Все-таки этот процесс небыстрый. Это только в Китае смогли за десять лет перевести металлургические производства на солнечную генерацию и сделать рывок. Нам нужно больше времени.

Фото: Дмитрий Коробейников/РИА «Новости»