В Париже готовятся к похоронам художника Эрика Булатова. Булатов, родившийся в Свердловске в семье командированного москвича, был успешным иллюстратором детских книг, но настоящую славу ему принесли нонконформистские работы. Его картины есть в собраниях Третьяковки и Центра Помпиду, а «Свобода» стала символом екатеринбургского «Ельцин Центра». О том, в чем значимость Булатова для российского и мирового искусства, «ФедералПресс» рассказала завкафедрой истории искусств и музееведения УрФУ, кандидат искусствоведения, доцент Вера Авдеева:

«Будучи выпускником Московского государственного художественного института им. В. И. Сурикова (1958), Эрик Булатов мог сделать карьеру живописца-соцреалиста. Но он выбрал другой путь. Он начинает свою деятельность в сфере неофициального искусства, его общение с классиками русского искусства Робертом Фальком и Владимиром Фаворским привели к тому, что он стал воспринимать картину как структуру и духовный опыт. В конце 1960-х годов он вместе с Ильей Кабаковым и Олегом Васильевым стал лидером концептуального искусства в России.

В своих картинах 1960–1970-х гг. Эрик Булатов совмещал пространственную иллюзию, плоскость и текст. Словно сошедшие с плаката слова (прием соц-арта) и реалистические предметы совмещались в одном произведении. Много у него встречается советских символов, которые как будто «встроены» в пейзаж или его перекрывают (например, в картине «Горизонт, 1972). Так он выводил формулу объективного восприятия человеком действительности. Лозунгом его творчества становится строка поэта Всеволода Некрасова «Живу – вижу», которая способствовала появлению одноименной картины в 1980. Период работы в 1990-е годы в Нью-Йорке, а затем в Париже связан с рекламой и ее воплощением, где Булатов также ставит вопросы целостности художественного произведения. После 2000 года он вернулся к тому, с чего и начинал – к соц-артистским приемам: полотнам с поэтическими текстами (например, «Слава КПСС», 2003).

Все мы понимаем, что Эрик Булатов был первоклассным рисовальщиком и живописцем. При этом некоторые специалисты – например, Георгий Литичевский – называют его «пограничником» в искусстве. С чем это связано? С одной стороны, он писал полотна как на фотографии, детально и предметно, узнаваемо, по-фотографически точно. Но это не гиперреализм, где важна каждая деталь и ее отражение. Это некое автономное пространство картины. В разные периоды он ставил разные задачи: в абстрактный период вел исследование структуры картины, в которой смысловые линии управляют зрителем. В советский период он переносил зрительский взгляд в центр. Этот центр был обязательно плоским, как, например, плакат с портретом Ленина или орденская лента. Здесь он находился в диалоге с Малевичем, но если для последнего это визуальный манифест живописи, то для Булатова – это черный объект, расположенный в пространстве.

С другой стороны, особенно в постсоветское время, проживая за границей, Булатов использовал принципы массовой культуры, приемы поп-арта. Эти образы идут навстречу зрителю. Но их как будто рассекает невидимая гильотина: внутренний мир художника противопоставлен внешней образной агрессии.

Как точно отмечает Георгий Литичевский, уникальность творчества Эрика Булатова заключается в сверхчувственном визуальном мышлении, а не литературном, как у его коллег по цеху – например, Виктора Пивоварова. Он не иллюстрирует теорию. В этом он близок философским взглядам Канта, где место трансцендентных категорий заменяет пространство картины. Поэтому его картина автономна, она против хаоса внешних агрессивных форм. И эти границы четко очерчены».

Изображение сгенерировано с помощью ИИ / Маргарита Неклюдова