О горизонтах будущего «ФедералПресс» беседует с директором Центра научно-технологического прогнозирования Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ, российским футурологом Александром Чулоком.

Что нас ждет через 10 – 20 – 30 лет? Можно ли это предсказать или подобные попытки – ненаучная фантастика? Сбылись ли сделанные прежде прогнозы?.. О горизонтах будущего «ФедералПресс» беседует с директором Центра научно-технологического прогнозирования Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ, российским футурологом Александром Чулоком.

Можно ли сходу назвать какие-то глобальные, обобщенные тенденции, которые определят будущее человечества в грядущие десятилетия?

— Говоря о ключевых глобальных трендах, я бы сделал акцент на самого человека, его улучшение – то, что называется в мире «human enhancement» и вовлечение в новую экономическую и технологическую среду («participation»). У нас много рассуждают про цифровизацию, технологии, энергетику, космос, а про человека, про то, что касается буквально каждого – гораздо реже.

То есть можно считать современные прогнозы антропоориентированными?

— Это определение отражает не весь комплекс изучаемых вопросов. Мировые исследования будущего, например, на базе форсайта ориентированы на большие вызовы, связанные, в том числе с человеком: средой, которая его окружает, инфраструктурой, транспортной системой, образованием, медициной и здравоохранением и, конечно, его болезнями, старением. Причем, многие усилия направлены на обеспечение не просто здорового образа жизни, но и активного старения (active ageing), на продление жизнедеятельности человека в пожилом возрасте. Только вот кого считать пожилым? В России, например, по данным социологических опросов, половина населения считает, что старость наступает после 70 – 75 лет, треть – что после 60. А за рубежом и в 80 – 85 лет человек вполне активен. Посмотрите на туристов из Японии, Германии. На экскурсии ездят, по горам карабкаются не хуже наших 30-летних. В развитых странах это очень важный тренд. В Японии планируют к 2030 году увеличить среднюю продолжительность жизни до 120 лет, во многих странах под продление жизни и активное долголетие разверстываются инфраструктура и технологии, связанные с новой технологической революцией. Кстати, ряд футурологов считает, что к 2050 году человек обретет бессмертие – за счет использования целого пласта новых биомедицинских и цифровых технологий.

Но ведь есть и откровенно технологичные тренды. IT в широком понимании, например…

— Конечно, IT – очень сильный, сквозной тренд, проявляющийся в науке, промышленности, образовании, и, например, в развитии нового класса финансовых технологий (финтех). В России банки, страховые компании, ритейл и многие другие вкладываются в цифровые экосистемы, это одно из крупных инвестиционных направлений. Когда мы беседовали с зарубежными коллегами, финансовыми специалистами из Лондона, они подтверждали, что в плане банковских технологий мы значительно продвинулись. Но, уточняют, что у них в стране главное – чтобы клиент был счастлив…

Разве это не взаимосвязанные вещи?

— Вопрос акцентов. За счет чего клиент будет счастлив? За счет дикого количества технологий вокруг него или персонального менеджера? За счет специальных ставок или еще чего-то? Это лишь инструменты. Там задача – сделать человека счастливее. У нас – погрузить его в цифровую среду. Есть определенный диссонанс с мировой повесткой, которая тоже раньше в первую очередь была связана с технологиями, но не сейчас.

С чем связано такое смещение акцентов в мире?

— Несколько причин. Есть ценностные, этические мотивы. Государство, наука и экономика должны служить человеку, защищать и восстанавливать природу, его окружающую. А есть и прагматичная составляющая. По оценкам ОЭСР, до 2030 года основными источниками конкурентоспособности стран будут человеческий капитал и технологии, а после 2030 года – человеческий капитал. Если посмотреть в исторической ретроспективе, то цена любой, самой прорывной, технологии неизбежно снижается кардинальным образом. Возьмите, например, стоимость минуты телефонного трафика, гигабайта памяти, тактовой частоты процессора. Даже стоимость сверхсовременных технологий, которые начали применяться в частной пилотируемой космонавтике, умном сельском хозяйстве, на транспорте, будет снижаться. А человеческий капитал – незыблемая ценность. Именно поэтому – ставка на людей.

Сейчас авторитетные международные организации (ООН, ОЭСР, ВБ, ЮНЕСКО) и крупные инновационные компании делают ставку на такие глобальные вызовы (global challenges), как ускоренная декарбонизаця, управление климатом, нейтрализация негативного влияния человека на природу и восстановление биоразнообразия, сокращение социального и гендерного неравенства, развитие новых секторов экономики, в первую очередь, стимулирующих креативность человека, переформатирование системы здравоохранения на предиктивные функции, развитие инновационных кластеров и умных городов.

Под стать масштабу вызовов ставят и горизонты планирования – на 20 – 30 лет вперед. Например, как в европейской зеленой повестке «Green Deal 2050». Там стремятся к 2050 году достигнуть полной климатической нейтральности, для чего уже сейчас вводят жесткие ограничения по выбросам, планируют комплекс мер, как ограничительных, так и стимулирующих. Или регулярные эксперименты Китая с мутациями сотен различных сортов растений в космосе в рамках реализации национальной научно-технологической дорожной карты до 2050 года. В числе ее основных задач – вывести Китай в лидеры развивающихся трендов неуглеродной экономики и биотехнологий. Коллеги уже составили трехлетний план «Битва за голубое небо», направленный на радикальное повышение качества воздуха в городах. Задайтесь вопросом, в какой стране вы захотите жить? Где чистое небо и продолжительность жизни более 100 лет или где проблемы с экологией и люди умирают в 70?

Не все зависит от желаний. Мы ведь не о стимулировании миграции говорим?

— Почему нет? Нас ждет масштабная война за таланты. Талантливые ученые, политики, – любые таланты в широком понимании, креативный класс составят конкурентоспособность будущего. Им как раз сейчас создают удобную инфраструктуру, обеспечивают баланс между работой и личной жизнью, экологически удобные условия, создают суперсовременные гибридные офисы, в которые хочется приходить в отличие от душных офисспейсов и переговорных. Все для того, чтобы они хотели жить, работать, заниматься наукой. Это занимает время. Страны делают ставку на создание таких условий.

Как с этим дела у нас?

— К сожалению, в России, когда рассматриваются вопросы, связанные с развитием технологий, человеческого капитала, с экономикой, они часто оторваны друг от друга. Современные решения в области научно-технической и инновационной политики должны приниматься в комплексе.

Кроме того, за рубежом актуальный горизонт повесток уже давно сместился в сторону 2050 года, а мы до сих пор налаживаем дискуссию вокруг 2030-го. При том, что стратегические основы были заложены почти 10 лет назад в 596 майском указе президента, где говорилось о создании системы технологического прогнозирования, ориентированной на обеспечение перспективных потребностей обрабатывающего сектора экономики, с учетом развития ключевых производственных технологий. В 2014 году был утвержден Прогноз научно-технологического развития РФ на период до 2030 года. В разработке этого документа приняли участие более 2000 экспертов, включая 120 членов и академиков РАН. Он входит в пятерку мировых прогнозов ОЭСР, наряду с аналогичными китайскими, японскими прогнозами. Это очень серьезный труд, разработанный на основе валидированной методологии форсайта. Но – только до 2030 года. Прогноз нуждается в обновлении. Общемировая практика: национальные прогнозы актуализируются каждые 5 – 6 лет, отраслевые – каждые 3 года. За рубежом форсайты стали рутиной и интегрированы в систему принятия решений. Мы эту систему восстанавливаем, это важно, чтобы задавать ориентиры, соответствующие современной повестке. И нам нужно осваивать новые горизонты, до 2045 – 2050 годов.

Еще следует учитывать особенность текущего момента: многие процессы создания инновационных продуктов и услуг ускорились благодаря роботизации, цифровым технологиям и цифровым двойникам. Поэтому, когда мы говорим про, казалось бы, отдаленные годы, очень возможно, что события произойдут гораздо раньше. А значит, к ним нужно готовиться уже сейчас, их нужно идентифицировать, чтобы держать руку на пульсе.

Вы оценивали сбываемость отечественных прогнозов?

— Мы с коллегами делали проверку на сбываемость российского прогноза 2014 года за первую пятилетку. Она достаточно высока – 85 – 90 %. Носимые устройства, 3D принтеры, интернет вещей, точное сельское хозяйство, нанобиосенсоры, альтернативная энергетика, – все, что тогда казалось достаточно отдаленным будущим, сейчас массово распространено. Многое появилось быстрее, чем планировалось. Например, пандемия подстегнула внедрение носимых устройств, развитие высокоскоростного интернета, замену рутинного труда машинным. В ряде стран в сельском хозяйстве, например, была очень важна роль сезонных рабочих в виноградарстве. Из-за перекрытия миграционных потоков компании переориентировались на роботизированную беспилотную технику. Цена ошибки сейчас очень высока и даже тактические планы, на 5 – 10 лет надо выстраивать, исходя из долгосрочных прогнозов. Все более важным в прогнозировании становится так называемая Evidence-based policy (политика, основанная на доказательствах, на данных).

На какие вызовы мы должны быть готовы ответить через 10, 20, 30 лет?

— О многих мы уже говорили, я бы в первую очередь выделил здоровье и старение населения и вопросы, связанные с климатом и экологией, а в отдаленном будущем – космос и освоение других планет, терраформирование, нейро- и биотехнологии для человека и природы. К этому добавились вызовы, которые нам диктует экономика, центральный из которых – экосистемы. Есть мнение, что именно экосистемы станут одной из платформ для эффективных бизнес-моделей в ближайшие 10 лет. Большинство действующих бизнес-моделей основано на конкурентных преимуществах прошлого века. Это либо лучшее соотношение цена-качество, либо опора на эксклюзивные конкурентные преимущества. Однако сейчас начинает доминировать потребитель, экономисты даже говорят о «суверенитете потребителя». Значит, речь о появлении персонифицированных товаров и услуг, которые созданы исключительно под конкретного человека. Это не та грубая сегментация, которая использовалась прежде – «менеджер среднего звена, от 30 до 40 лет, живущий в городе-миллионнике», а это конкретный Иван Иванович, обладающий такими-то характеристиками, у которого такая-то работа, образ жизни и пр. Ему персонифицировано предлагается все, начиная от обучения и заканчивая банковскими, медицинскими продуктами. Чтобы балансировать между возможностями производителя и потребностями такого потребителя многие компании начинают развивать собственные экосистемы. Они могут быть не только цифровыми, но и иметь физический характер. И включать достаточно много участников: общество и потребителя, поставщиков, подрядчиков, инфраструктуру (физическую или киберфизическую), науку, государство с регулированием. Иначе говоря, это большое число стейкхолдеров, которые оказывают влияние на компанию. Далее компания расширяет свою экосистему, насколько это возможно, формирует по сути свое собственное государство. Скорее всего, в ближайшие 10 лет мы увидим разворачивание таких бизнес-моделей, поскольку они позволяют снижать издержки, стимулировать инновации, предоставлять коммуникационную платформу, искать оптимальные решения, развивать регионы и региональные кластеры, – в экосистемах много позитивного.

Но это и небезопасный тренд?

— Да. Во-первых, это риски для участников. Единожды попав в экосистему, можно оказаться условно крепостным. Выйти из нее, конечно, реально, но связано с высокими трансакционными издержками перехода из одной экосистемы в другую. Во-вторых, для самой компании могут быть риски, связанные с неблагонадежностью отдельного элемента, который в состоянии взломать ее. Если речь о цифровых экосистемах, такие риски кибербезопасности становятся все более значимыми. Есть угрозы, связанные с регулированием. По факту экосистемы транснациональных компаний уже сейчас начинают подменять функции государства. Мы видим множество претензий, причем в зарубежных странах, к крупным компаниям – в основном IT, но, полагаю, этим не ограничится.

Другой важный вопрос – как вообще будет выглядеть экономика и на каких принципах она будет построена. В минувшие 10 лет мы стали свидетелями развития разных концепций. Это экономика совместного потребления (шеринг-экономика), – объемы которой оцениваются в 350 млрд долларов к 2025 году, а в России в прошлом году, по оценкам экспертов, ее обороты превысили 1 трлн рублей. Это и экономика, основанная на блокчейне (технологиях распределенного реестра). Он проникает в разные сферы, начиная от торговли недвижимостью, юридической сферы, заканчивая регулированием прав на интеллектуальную собственность. Подобные технологии тоже серьезно влияют на основы экономики, на снижение издержек. Еще мы видим экономику доверия, экономику стареющего населения – «серебряную экономику», – по некоторым оценкам, рынок товаров для пожилых скоро превысит 1 трлн доларов. И, конечно, экономику неуглеродную, «зеленую», – мы наблюдаем формирование ее принципов, декарбонизацию, карбоновые налоги. Я перечисляю набор явлений, но по факту все это станет единым экономическим процессом. Так называемая поведенческая экономика, которая связана с различными потребительскими паттернами, цифровая экономика – все это грани большой экономики будущего. Как они будут переплетаться и как реализуются для разных стран, городов, экономических агентов – большой вопрос.

Россия, хотим мы того или нет, встроена в мировую экономику и в мировую повестку в целом. Видите ли вы качества, которые дают нам конкурентные преимущества и позволяют с уверенностью смотреть в будущее?

— Вместе с Ассоциацией менеджеров России мы уже несколько лет делаем исследование «Форсайт будущего управленческих профессий». Там мы спрашиваем регулярно у топ-менеджмента (более 260 организаций участвует в опросах): какие навыки будущего определят вашу конкурентоспособность в ближайшие 5 лет. Наряду с критическим мышлением, эмоциональным интеллектом, один из базовых навыков, который отмечают более 2/3 респондентов, – это умение видеть возможности в сложной, неопределенной среде. По факту речь идет о нашей российской смекалке. Этот навык – на первом месте. Часто действительность и будущее, особенно с учетом пандемии, оцениваются как некий шок. Однако по последним данным ИСИЭЗ НИУ ВШЭ, в России инновационная активность повысилась с 9,1% инновационно-активных организаций в прошлом году до 10,8%. Поднялась и наша позиция в Глобальном инновационном индексе. Это очень важный показатель, его считает Всемирная организация интеллектуальной собственности вместе с рядом партнеров. Россия в этом рейтинге за год пандемии поднялась с 47 до 45 места. По данным опроса все той же Ассоциации менеджеров, у половины отечественных организаций вырос спрос! Навык найти возможность там, где все видят угрозы – мне кажется, это наше конкурентное преимущество, надо его поддерживать и развивать. И создавать условия для его коммерциализации.

Будущее сделает человека более совершенным?

— Есть мы сможем оседлать несколько трендов до 2030 года, связанных с улучшением свойств самого человека, создать инфраструктуры для дальнейшего рывка – восприятия старения как болезни. Старость – это болезнь. Это и другое отношение к еде, – за рубежом активно развивается тренд, который звучит: «еда как лекарство». Думаю, до 2030 года этот ключевой мотив, связанный с улучшением качества и продолжительности жизни человека, будет базовым. Надеюсь, он проявит себя и в России. Посмотрите, как оперативно наша страна отреагировала на вызов, связанный с пандемией, создав целый набор вакцин в кротчайшие сроки. На горизонте с 2030 по 2050 год – широкое поле для прогнозов: повседневная генетическая терапия, редактирование генома, роботы-помощники дома и в офисе и нано-роботы в организме, доставка человека в любую точку земного шара за несколько часов, функциональные продукты и полностью зеленые города. Ряд исследований ведется уже сейчас, но к 2030 году они могут стать более распространенными. Повторю, ряд футурологов говорит о возможном достижения человеком бессмертия. До 2050 года, возможно, будет активное развитие нейроинтерфейсов, связывающих компьютер и мозг человека – уже сейчас ведутся перспективные исследования в этом направлении. Сначала – в реабилитационной индустрии, это имеется уже сейчас, потом – более широкое применение. Богатое поле для научно обоснованных прогнозов. С другой стороны, если бы мы 30 лет назад российскому гражданину рассказали, что сейчас в мире происходит, возможно, он счел бы нас теми еще фантазерами.