Пробы, взятые после пожара на заводе «Электроцинк» («дочка» УГМК) показали в воздухе наличие тяжелых металлов: цинка, кадмия и меди. Своим мнением по поводу масштабов эковредительства предприятия поделился профессор, заведующий кафедры экологии и техносферной безопасности СКГМИ Иван Алборов:
«Пожар разбудил нас, и мы стали говорить об этом. А где были до этого депутаты? Мы – академики в составе 29 человек, изучив ситуацию, захотели остановить «Электроцинк» еще в конце 90-ых. Но у нас не было политической воли и наше решение осталось на уровне разговоров. Документов, которые служат доказательством вреда «Электроцинк», более чем достаточно. И с ними стоит обратиться в суд.
В километровой зоне проживает 4,5 тыс. человек. Хотя там запрещается вообще любая деятельность. Не то, что проживание. Были проведены исследования волос этих людей. У детей обнаружено 10 кратное превышение свинца. В экологических картах Владикавказа ядерная зона в целом занимает 70 кв. км. Только представьте себе эти масштабы. Содержание токсичных компонентов на этой территории достает 800 ПДК. Ртутно-селеновой шламм хранится на отвальном поле, другие вещества 2-3 класса опасности находятся на открытом воздухе.
Все эти данные прописаны в отчетах и связаны с ростом онкологических заболеваний. Если бы завод интересовался здоровьем жителей Осетии, то вопрос экологического вреда можно было хотя бы частично решить. Но ни один сотрудник завода, за все время работы предприятия, ни разу не попытался наладить диалог с инициативной группой.
Некоторые мне говорили, мол, я там живу и работаю, и ничего. Да, но не у всех такой крепкий организм. УГМК привозят сюда сырье. Всю грязь оставляют здесь, а готовую продукцию увозят. Мы что папуасы? Почему не сделать наоборот. Пусть привозят нам цинк, а мы из него будем делать прокат, листовое железо и так далее. Это бы снизило экологическую нагрузку в десятки раз. А пока она настолько высока, что обеспечивает практически всю территорию республики концентрацией вредных веществ выше ПДК в несколько раз. Тело клинкера разбудили, а вывозят его всего по 300 тыс. тонн в год. Таким образом накопившиеся 3 млн. тонн вывезут только спустя 10 лет. Тот, кто подписывал такое соглашение, был явно заинтересован в намеренном растягивании процесса».