В Ставропольском институте дружбы народов Кавказа прошла международно-практическая конференция «Глобальная экономическая трансформация и инновационное развитие регионов». Корреспондент «ФедералПресс.Юг» поговорила с доктором экономических наук, профессором МГУ имени Ломоносова Александром Бузгалиным о глобализации, транскорпорациях и постоянных переменах в России.
В Ставропольском институте дружбы народов Кавказа прошла международно-практическая конференция «Глобальная экономическая трансформация и инновационное развитие регионов». Корреспондент «ФедералПресс.Юг» поговорила с доктором экономических наук, профессором МГУ имени Ломоносова Александром Бузгалиным о глобализации, транскорпорациях и постоянных переменах в России.
Александр Владимирович, знаменитое китайское проклятие гласит: «Жить тебе в эпоху перемен». Хорошо это или плохо, но мы живем как раз в такую эпоху. Как выйти из этого состояния?
Наша страна имеет особую специфику, потому что постоянно находится в стадии перемен. И китайское пожелание к нам в полной мере относится. Мы очень долго выходили из феодализма и долго пытались создать рыночно-капиталистическую систему. Потом мы пытались создать первое в мире посткапиталистическое общество. Сейчас мы вновь пытаемся создать рыночную капиталистическую систему. Я повторял и буду повторять знаменитое выражение Марка Твена о том, что бросить курить очень легко и он это делал много раз. Точно так же построить рыночную капиталистическую систему в России очень легко. Мы это делаем много раз и никак не можем закончить этот процесс. Это особое состояние социума и экономики, и с ним приходится считаться. И оно происходит во всем, начиная с того, как трясут вузы, реформируя модель, по которой надо писать календарно-тематические планы, и заканчивая более серьезными стратегическими изменениями.
Если говорить о глобальных экономических трансформациях, возможны разные стратегии движения, видения нашего будущего в контексте тех экономических, политических и социальных процессов, которые протекают в мире и в нашей стране. Будущее нашей экономической системы видится по меньшей мере в двух ракурсах, если убрать третий, романтический. Один из них – пессимистический сценарий развития человечества, и России в том числе, связанный с развитием имперских тенденций. В этих условиях обострение геополитического и геоэкономического соперничества может быть жестким, а последствия могут быть стагнационными. Это один из серьезных сценариев, и не говорить о нем было бы неправильно. Для России это углубление существующих нестабильностей, а у нас их довольно много.
Один из популярных сценариев – индустриализация и постепенное эволюционное развитие существующей системы стран. Этот сценарий на самом деле обрекает Россию, страну, которой я горжусь, на положение одной из отстающих от Бразилии и Китая экономик мира. Бразилия уже движется к экономике, где задачи индустриализации выглядят как задачи вчерашнего дня. Для нас же индустриализация – это задача будущего. Если говорить о том, как мы можем искать наше будущее, то поиск самоидентификации России в социогуманитарном измерении, поиск нашего места в мире в экономическом измерении – это большая, серьезная работа, болезненная.
Есть позиция о том, что прибыльность фирм в экономике есть главное свидетельство того, насколько эффективно происходит экономическая трансформация. Это один из вариантов России, которая должна говорить на английском языке и осуществлять эффективный бизнес без оговорок. Есть противоположенная идея о державно-консервативной линии, которая говорит о том, что государство Российское есть, было и будет. И что сохранение единства территории, нашего культурного пространства, нашего народа, нашего языка и нашей экономической самобытности есть приоритет. Это популярная линия, которая на Юге России является доминирующей. Но в ней есть свои проблемы и трудности. Мне бы хотелось подчеркнуть, что любовь к стране часто ассоциируется с невысказанным и невыразимым на научном языке набором чувств. «Люблю отчизну я, но странною любовью». Это строки Лермонтова действительно важны. Я проезжал по Ставрополю, и кое-где стоят небоскребы, а рядом – покосившиеся одноэтажные домики, крытые, правда, не соломой, но ржавым железом. И чувствуешь скорее ностальгию по ржавому железному покрытию крыши, чем по небоскребу. Это реальная проблема, которую надо решать.
Если говорить про ассоциации, невысказанное, то с кем россияне ассоциируют себя?
Тот же Лермонтов, Лев Толстой. Последний – очень противоречивая фигура. С одной стороны – интеллектуальный и духовный лидер страны. Когда он возвращался, незадолго перед смертью, из Ясной Поляны, в Москве его встречали тысячные толпы, хотя официально и государственная и церковная власти его считали изгоем. В России бывает так, что мыслитель, представляющий определенную линию, не всегда дружен с властями. Достоевский, душа России, был в чем-то западником. И не только потому, что писал про игроков, но и из-за знаменитой либералам и правозащитникам фразы о слезе ребенка, которая не может быть пролита для любых великих целей. Это классический западный индивидуализм, – а это наш Достоевский. Поэтому в нашем культурном менталитете при выборе стратегии не так все просто. А Горький с его описаниями первоначального накопления капитала в его ранних пьесах, а его мещане, которые как будто про нас написаны... А «дети солнца»? Это мы, но в другом измерении. А тот пролетариат, который мы когда-то изучали в школе, он у нас есть, или это прошлое? Если мы хотим реиндустриализацию, то он будет, словно из романа «Мать» со всеми его атрибутами, это законы экономического развития. Идем дальше: Суворов. Это национальная гордость страны, геополитические достижения. Но Суворов с точки зрения современной геополитики оккупант, точнее, представитель Российской империи как страны, которая оккупировала Польшу, подавила буржуазную революцию. Где граница России, сохраняющей самоидентичность? Это все непросто. Еще одна фигура, вызывающая крайне полярные оценки, – Ленин. Фигура, с которой связана величайшая страна в XX веке, вторая сверхдержава – СССР. С другой стороны, когда говорят о теоретическом наследии Владимира Ульянова, многие пытаются сделать вид, что они об этом никогда не слышали. Как это совместить? Дальше – лубок. Что это: пародия на нашу душу или наша душа? Это такие же симулякры, как и «Кока-Кола» или другой бренд.
Часто говорят, что в России поэт – это больше, чем поэт. Почему так происходит с точки зрения философии экономики?
Наверное, потому, что отсутствуют стабильные экономические правила игры, которые бы характеризовали общество на протяжении столетий, как в Западной Европе, где рыночная система существовала с XV, XVI веков, или как в США, где система насчитывает 200 с лишним лет. Отсутствие этих стабильных правил создает вакуум жесткой экономической детерминации. У нас до сих пор не все люди считают, что деньги – это единственное измерение человеческого достоинства и смысла жизни. Мы до конца жить так и не научились, и стабильно большим остается выбор вариантов развития. У нас нет заданной экономической детерминации.
Во всем мире происходит глобализация, насколько этот процесс правильный?
Сегодняшний капитализм – это система, в которую интегрированы черты посткапиталистической экономики и пострыночной. Но они служат для укрепления транснациональной капиталистической системы, при этом в них развита социальная защита. Заставить работников в скандинавских странах работать больше 36 часов в неделю невозможно, и они считают, что нормально платить 30–40 % налога. И тут вспоминается Депардье, который сбежал в нашу страну и стал ее героем. Мне стыдно, что человек, предающий свою страну, становится героем в другой. Он до этого спокойно платил 45 % годовых подоходного налога. Так вот, глобализация – процесс не линейный. Это шаг вперед, два назад, три в бок и еще два вперед. Сегодня в мире не столько борются друг с другом США, Китай, Индия или Россия, сколько Pepsi-Cola с Coca-Cola, Boeing с Airbus, и любые другие транснациональные корпорации. Можно зайти в любой магазинчик Ставрополя, и вы увидите транснациональную корпорацию за наш с вами деревянный рубль. Вот это и есть глобализация. Что такое глобальные игроки, которые взаимодействуют на полях любой страны? Это огромные протогосударства с объемами продаж, примерно равными валовому продукту средней страны. В России это максимум два триллиона покупательной способности. Четыре–пять транснациональных корпораций могут купить все, что производится в России. Если говорить о малых странах, то Молдавию может купить малый филиал такой корпорации и это будет не крупная сделка. Это не шутка. Ставропольский край может купить любая корпорация, и мы будем счастливы, потому что нам повысят зарплату в полтора раза. Другое дело, что пока это экономически неэффективно. И это реальная проблема, и этот контекст есть. Способны ли мы создавать корпорации, которые будут конкурировать с этими монстрами, и надо ли нам такие монстры создавать? А если не надо, то как мы будем с ними взаимодействовать? Глобальные игроки – это НАТО, ВТО. Я, и многие ученые, считаем, что вход наш в ВТО был не самым лучшим решением.
США – не просто национальное государство, они авторы идеи доверия. Если я спрошу людей, надо ли доверять Америке, вряд ли многие поднимут руки. А если я спрошу, много ли у кого в загашнике лежат доллары, то будет лес рук. В той мере, в которой мы храним доллары или евро, являющиеся производными от долларов, тем не менее, мы доверяем США, и правительство наше доверяет Америке как империи, которая нам дорога, потому что в их ценных бумагах и в их валюте мы храним наши деньги.
Дальше о глобализации: насколько мы готовы интегрировать мигрантов из других стран, – а для Ставрополья это одна из ключевых проблем, – наравне с нами в качестве полноправных граждан России, со всей системой социальной защиты? Если они не будут получать весь пакет соцзащиты, они нас будут ненавидеть, и бить темной ночью, и и это понятно. Потому что когда мы приезжаем туда, и нас держат на задворках, держат лаборантами и уборщиками, которые пишут докторские профессорам, желание дать в морду присутствует со страшной силой.
Так какой путь развития выбирать?
У нас в стране тоже есть глобализация, но своя, специфическая. Внутри Садового кольца и на Рублевке – это центр, а все остальное периферия. И перед нами встает вопрос: куда дальше? Мы можем идти вперед, не воспроизводя ту траекторию, которую потеряли за 20 лет? Экономисты хорошо знают, что мы все время пытаемся выйти на уровень кризисного, неэффективного 1991 года. Тогда мы производили продукции больше, чем Россия в 2012 году. И тот уровень признан крайне неэффективным. Можем мы не восстанавливать отставание, ведь даже при скромных темпах роста мы должны были быть раза в три богаче? Можно опережать, не догоняя? Помните анекдот про Никиту Сергеевича Хрущева, когда он приезжает в колхоз, обращается к крестьянам и говорит: «Слушайте, мы можем обогнать Америку?». Тишина. Он повторяет вопрос, и один встает и отвечает: «Можем, если напряжемся, но стыдно. Потому что бежать впереди без порток неудобно». Но если мы этого не сделаем, то окажемся в положении неэффективной советской системы 20-летней давности и будем восстанавливать промышленность. Заниматься этим в XXI веке – это то же самое, что восстанавливать коневодство и производство плугов, лопат и топоров в XX веке. У нас, кстати, сейчас очень хорошие показатели в промышленности, которая производит топоры и лопаты. Что мы должны восстанавливать? Высокотехнологичное производство, которое требует инвестиции на 10–15 лет, или то, что можно сделать за год-два?
К примеру, возьмем отечественный автопром. Если мы будем им заниматься, то через 10–15 лет сможем сделать машину, которую сейчас делают французы или немцы. Это реиндустриализация, вторичное развитие. Догоняющее развитие – если мы поставим задачу, которую поставили в Китае, через десять лет создать комбинированный автомобиль, который будет ездить по городу на электроприводе, а за городом – на бензине, будет экономичен и экологичен. И создать поезда, которые будут бегать по стране со скоростью 500 километров в час. Технологически ничего сложного, просто качество рабочей силы будет совершенно другим, нужно много хороших инженеров. И третий вариант – если возьмем нашу жизнь и задумаемся, что нужнее: автомобиль или комфортное передвижение по городу? Как только мы ставим вопрос о целях, начинает переформатироваться очень много проблем. Мы привыкли решать вопросы инерционно. Мы можем собрать суперавтомобиль, по пробкам все равно придется ехать четыре километра в час.
Город в два раза больше Ставрополя в Швеции, я там был на экономическом форуме. Там вообще практически нет частных машин. Мэр ходит на заседание пешком, граждане передвигаются на велосипедах и трамваях, за город ходят специальные экологически чистые автобусы. И если кто-то появляется на Хаммере, все показывают пальцем, мол, посмотрите, русские приехали. Это наполовину шутка, это вопрос нашей стратегии. Сегодня нашему человеку ходить пешком, когда все на автомобилях, в России нельзя. На него все будут показывать пальцами и перестанут уважать. Но мы должны думать о целях, учитывать критерии. Если посчитать все цифры, то выяснится, что в стране в этом веке был спад, мы проедали наследие, у нас сокращается национальное богатство. Никакой ветер не будет попутным, если вы не знаете, куда держите путь.