«Курорты Северного Кавказа» продолжают серию блог-туров «Чудеса Кавказа». Корреспондент «ФедералПресс.Кавказ», побывав в республике, узнала в чем можно ходить в Чечне, и почему не стоит бояться полицейских. Туры проводятся Ассоциацией СМИ Северного Кавказа при поддержке аппарата полномочного представителя президента РФ в СКФО. Подробности – в материале экспертного канала.
«Курорты Северного Кавказа» продолжают серию блог-туров «Чудеса Кавказа». Корреспондент «ФедералПресс.Кавказ», побывав в Чечне, узнала, какую там можно носить одежду и почему не стоит бояться полицейских. Туры проводятся Ассоциацией СМИ Северного Кавказа при поддержке аппарата полномочного представителя президента РФ в СКФО. Подробности – в материале экспертного канала.
Темнее черного
В Грозный я въехала в черном мерседесе и почему-то решила, что это очень типично для республики. Некий закон жанра: кавказцы любят черное и дорогое. Небо было именно грозным: низкие тучи переливались от голубого до темно-фиолетового. Сквозь ватно-дырявые облака проходили солнечные лучи.
Из семи блог-туров по республикам Северного Кавказа поездки в Чечню я ждала с особым нетерпением, и поэтому с почти детским любопытством рассматривала город через окно автомобиля. Первое, что бросилось в глаза, – идеальная чистота на улицах, несмотря на отсутствие мусорных контейнеров в центре Грозного. По дороге заметила, что повсюду идет активное строительство не только многоквартирных домов, но и будущих предприятий – инвесторы вкладывают сюда деньги уже без рисков. Во всяком случае, так говорят местные власти. На дорогах нет припаркованных автомобилей – весь транспорт только на специально оборудованных стоянках, никто не нарушает ПДД. Многие женщины одеты в настолько длинные юбки, что не видно обуви. Мужчины кажутся суровыми и даже грозными, почти как небо над городом и название последнего. Вспоминаю, что привезла только несколько пар брюк, рассудив, что большую часть времени должна буду провести в горах. Решаю: в крайнем случае, если возникнут претензии, куплю одежду на месте.
Едем по проспекту имени Ахмата Кадырова, который незаметно переходит в проспект Путина. Часто встречаются баннеры с портретами Ахмата Кадырова и почему-то поразительно юного Владимира Путина. На берегу реки Сунжа возвышается комплекс «Грозный-Сити»: семь высотных зданий (жилые дома, гостиница, офисно-деловой центр). Одно 40-этажное, одно 30-этажное, три 28-этажных и два 18-этажных зданий. Отель напоминает мне восточный дворец из сказок Гауфа, только с технической начинкой и массой видеокамер внутри. У лифта впадаю в ступор, не понимая, как доехать до 21-го этажа, на котором буду жить. Дело в том, что внутри самой кабины есть только четыре кнопки без опознавательных знаков. Боюсь, как бы управление не оказалось голосовым и как бы не на чеченском языке. Все оказывается проще: номер этажа надо выбирать в фойе и ехать без остановок. Видимо, в целях безопасности.
«Почему у нас такого нет?»
После обеда и знакомства с блогерами спускаюсь вниз – впереди обзорная экскурсия по городу. На узорном диванчике в стиле барокко сидит одна из самых популярных интернет-пользователей Чеченской Республики Рейна Алиева. Рассказывает мне, что работает в УВД Грозного.
– Раньше я возглавляла исполнение административного законодательства, я кандидат юридических наук, подполковник полиции, – говорит она, не отрываясь от Инстаграма.
Со сложной и непонятной для меня правоохранительной темы я перевожу разговор на женскую одежду. Спрашиваю, можно ли ходить в брюках и сколько стоит хиджаб.
– Может стоить по-разному, как и любая одежда: от двух и до двухсот тысяч рублей. От магазина зависит, от ткани, от покроя.
Сама Рейна в юбке по колено, рассуждает, ехать ли в горы так или все-таки в брюках, но при этом оговаривается, что я могу быть в чем угодно, хоть в шортах.
– Все-таки я в родной республике, не будут ли некорректными штаны?..
Тут уже моя очередь убеждать, что в горах такая форма одежды логична и естественна. Тем временем мы садимся в микроавтобус и девушка-полицейский начинает экскурсию.
– У нас идет хорошая профилактическая работа, поэтому люди редко нарушают закон. То, чего, по нашему мнению, не хватает для установления порядка в российском законодательстве, добавляется на региональном уровне. Введены административные штрафы и за выпас скота в неположенных местах, и за мусор. Сейчас я старший инспектор охраны общественного порядка, можете поздравить с новой должностью. Буду планировать мероприятия: безопасность, пропускной режим.
Кто-то из приезжих блогеров не выдерживает:
– Почему тут порядок, или почему у нас такого нет?!
Блогер Алим Калибатов из Нальчика рассказывает о своих впечатлениях после общения с грозненскими сотрудниками правопорядка:
– Едем по ночному городу. Остановились на светофоре, рядом такси. Подходит полицейский и говорит водителю: «Ассаламу алейкум, почему не пристегнулись? Подумайте о своих родных, если вы в аварию попадете и, не дай Аллах, что-то случится». Лично я думал, что сейчас у таксиста попросят права и ему выпишут штраф. К моему удивлению, он пристегнулся и получил от полицейского пожелание счастливого пути. Был в приятном шоке.
Подъезжаем к огромному стадиону «Ахмат-Арена». – Здесь вы можете разместить рекламу, бегущая строка стоит пять рублей десять копеек минута, – показывает на электронное табло Рейна.
Я интересуюсь, могу ли погулять одна по городу.
– Несколько лет назад к нам приезжали представители ДПНИ в футболках «я русский» и думали, что их тут, наверное, разорвут, – смеется представитель ассоциации СМИ на Северном Кавказе Ражап Мусаев. – Они вышли ночью со стадиона и шли до гостиницы несколько часов по всем закоулкам без единого конфликта.
– А по стадиону смогу побегать? – не унимаюсь я. – Прийти в спортивной форме и просто зайти внутрь, зарядку сделать или йогу?
– Нет, по этому нельзя, – говорит подошедший охранник «Ахмат-Арены», – в целях безопасности, конечно. Но в городе масса мест, где можно побегать. В каждом районе.
Рассказываю, что в Ставрополе на центральном стадионе бегать можно, только резина на дорожках очень плохая. Фотографируемся на дорожках, потому что на траву заходить нельзя, чтобы не помять. Слышу крики сокола, растерянно ищу глазами источник звука, но оказывается, это запись, аналогичная тем, которые используют в аэропортах, чтобы отпугивать птиц.
Накормить соседей
Едем дальше. Я усложняю задачу, спрашивая, а что, если я не просто буду гулять вечером, а танцевать. Привожу в пример лезгинку.
– Я считаю, что этот красивый самобытный и колоритный танец должен танцеваться не в переходах, не в грязных местах, а на сценах, где люди могут оценить всю грацию танцоров, – поворачивается ко мне чеченский блогер Ибрагим Заурбеков. – На улицах у нас не принято танцевать. Танцуют на свадьбах, на важных мероприятиях. А на улицах, наверное, молодежь пытается не совсем правильно самовыразиться. Но проблем с этим не будет, хоть Калинку танцуй в Грозном, никто ничего не скажет.
– А вот магазин, где раздают бесплатно хлеб, – перебивает нас экскурсовод Рейна.
– В соцсетях видели нашу благотворительную организацию «Хайра»? Такой парень классный, всего 25 лет, начал с одного пункта, а сейчас у него по всей республике магазины и места бесплатной раздачи еды, вещей. Я горжусь этими ребятами, которые ставят ящики для приема вещей и денег. А в магазинах холодильники всегда полны продуктами, много одежды висит, – Ражап на телефоне показывает фотографии холодильников, заполненных колбасами и молочными продуктами. – Туда приезжают не только очень нуждающиеся местные мусульмане, но и люди из соседних регионов, а теперь и украинские беженцы.
Подъезжаем уже в сумерках к мечети «Сердце Чечни». Здание освещено подсветкой, за ним играют огнями высотки. Если днем мне казалось, что я в Стамбуле, то вечером – что в Дубае. Рейна предлагает провести по мечети, обещает правильно одеть. Разуваемся на входе. Справа у небольшого помещения, похожего на примерочную, висят платья разных цветов и рисунков. Здесь же записка «Не уносить». Рейна выбирает зеленое, я – малиновое в турецких огурцах. Снимаю кофту, экскурсовод меня одергивает:
– Не здесь, мужчин зачем смущать, зайдем за занавеску, там заодно возьмем платки. Также у нас не принято громко говорить о желании пойти в туалет. Здесь должна женщина сидеть, должна она находиться до последнего намаза. Видимо, внутрь зашла, может, погреться. Мы раз в два-три месяца дежурим с сотрудницей у мечети. Один раз пыталась пройти пьяная и очень странная дама с рюкзаком. Я ее задержала, повезла в отдел. Беспрецедентные меры безопасности, – Рейна завязывает на мне платок. – Дома у меня для молитвы длинное платье.
По мягкому ковру проходим внутрь, смотрим два этажа и подвальное помещение. Фотографируем мальчиков, тихо читающих священные тексты на арабском. Узнаю, что стены мечети отделаны мрамором – травертином, а интерьер декорирован белым мрамором и сусальным золотом. Расписывали мечеть мастера из Турции. Для узорной росписи использовались синтетические и натуральные краски со специальными добавками, благодаря чему, по словам специалистов, мечеть сохранит цветовую гамму в ближайшие пятьдесят лет. В мечети установлено 36 люстр из кристаллов Сваровски. Эту красоту словами передать сложно.
Время ужина. В ресторане отеля «Грозный-Сити» нам подают традиционные национальные блюда: чепалгаш (лепешки с соленой или сладкой начинкой) и жижиг-галнаш (галушки из пшенной или кукурузной муки с мясом). Мясо принято запивать крепким бульоном. Я не мясоед, поэтому придвигаю к себе тарелку масляных тыквенных лепешек. К нам присоединяется создатель благотворительного фонда «Хайра» Микаэл Ахмадов. Он молчалив, отвечает на вопросы кратко, словно стесняясь.
– Всегда хотел помогать нуждающимся. Мои соседи жили бедно, я как-то передал им большую сумку одежды и понял, что так можно помочь многим, являясь посредником. Недавно точку открыли в Гудермесе.
Узнаю, что ящики для сбора денег стоят в магазинах, кафетериях и других общественных местах. Есть места, куда можно принести одежду. Сама организация действует уже полтора года.
– Мы обслуживаем сирот, вдов, – говорит об основном контингенте Микаэл. – После войны много инвалидов в республике. Даже в поствоенный период на минах многие подрывались, лишались конечностей. Размеры одежды люди сами выбирают, как и продукты: что именно им надо, сахар или молоко, или колбасу, например. Работают пункты ежедневно, кроме воскресенья. В предпраздничные дни загруженность такая, что приходится прибегать к помощи волонтеров.
– Только не надо путать сирот с теми, у кого нет опекунов, – уточняет сидящий рядом Мусаев. – У нас вообще нет детских домов и беспризорников. Если родители умирают, то за детьми смотрят дяди и тети. Я единственный раз слышал, что была одна семья без родственников, и когда папа с мамой умерли, трое детей остались одни. Я еще удивился, что такое может быть, оказалось, что все родственники погибли в двух войнах. И за два дня набралось очень много желающих к себе детей забрать.
– Микаэл, у вас это основное место работы? Ведь в фонде вы ничего не зарабатываете.
– Ночами я работаю реставратором. Ремонтирую столы, стулья. По профессии я технолог, но сейчас поступил на журфак в Чеченский госуниверситет. Я просил разрешения у отца поступить или на исторический факультет, или на журналистику, но он был против. А воля отца – священно, даже когда понимаешь, что не твое. Поэтому сначала сделал, как хотел он, а теперь уже повинуясь душе.
– Какая сумма набирается за месяц пожертвованиями?
– Не считая вещей и продуктов, где-то 150–200 тысяч рублей.
– А как происходит передача необходимого нуждающимся?
– Сами развозим по домам. Ведь даже если у человека дома ничего нет, он все равно выйдет на улицу, надев самое красивое, и последнюю копейку отдаст, чтобы выглядеть как состоятельный. Никто не хочет выглядеть бедным. Все происходит анонимно, без шума. А в магазины приходят те, у кого нет такого укоренившегося отношения к благотворительности, кому не стыдно, а в этом стыдного ведь ничего и нет.
Документы на землю не нужны
На следующее утро мы едем на новую базу отдыха возле высокогорного озера Казеной-Ам. По дороге останавливаемся у «Старого села» – так с чеченского переводится название архитектурно-этнографического музея, который стилизован под средневековый поселок. Экскурсовод и представитель республиканского комитета по туризму Элина Батаева объясняет, что такого типа есть и другой музей, который значительно интересней.
– Есть у нас такой человек, Адам Сатуев, он всю жизнь собирал экспонаты, выкупал все старинное на свои деньги, всю жизнь этому посвятил, – рассказывает она. – Живет в Урус-Мартане. Начиналось у него с камней, аммонитов времен палеолита. Приносил все на свой приусадебный участок, одержимый идеей создать Город солнца. Собирал артефакты, строил сначала саманные постройки. Когда в Чечню приезжал Александр Дюма, его сопровождал немецкий художник. Так вот, по одной из этих зарисовок Адам Сатуев воссоздал дом на своем участке. Потом он решил, что раз есть дом, надо построить каменную родовую башню. Но раз есть дом и башня, значит надо построить склепы. И так, одно за другим, появился у него музей. Он провел артезианскую воду. У него выросло поселение, которое целиком создал он сам.
С Элиной мы стоим у подножия семиэтажной каменной башни, и пока блогеры фотографируют, она объясняет мне отличие этого сооружения от других родовых башен народов Кавказа.
– Ингушские башни похожи на стройных высоких девушек, а наши пошире, они основательные. Есть жилые, боевые и сигнальные башни. Ночью сигналом опасности был огонь, а днем – дым. От этого пошла чеченская поговорка «не дыми», то есть не поднимай панику. Такая мобильная система связи была.
– Когда ушли из башен?
– Во время депортации. В этих поселениях жили до 1944 года, с этого момента все горные селения были расформированы, уничтожены, и даже когда в 1957 году чеченцы стали возвращаться обратно, многим не разрешали селиться в горах. И одними из таких районов, которые были упразднены, являются Чеберлойский и Галанчорский районы. Потомки и старожилы, общественные организации сейчас занимаются восстановлением исторической справедливости, и районы вновь отделяют.
– Почему их упразднили?
– Там было много стратегических сельхозугодий. Скорее всего, живущего в горах человека сложнее контролировать. Равнинными жителями легче управлять. Что касается селения Хайбаха, где, по нашим данным, было уничтожено около семисот человек, даже по внешнему их виду понятно, что они были разбомблены. Спрашивается, если людей оттуда выселили, то зачем еще было разрушать? Один раз к нам приезжал турист, казалось, что русский дедушка. Он рассказал, что чеченец, и вся его семья в 1944 году умерла в эшелонах. Остался только он и брат. Их оставили на какой-то станции, и они прожили долго в детском доме. Когда подросли, узнали, что из семьи никого не осталось, что сами они из Итумкалинского района и, в принципе, могут в любое время вернуться на землю. Но дедушка признался, что воспитывался в другой культуре и ему это не надо. Даже если по документам кто-то не может доказать факты уничтожения родственников, люди это знают и будут передавать из уст в уста. Ну и что, что не признано на бумаге – в памяти народа все это имеет еще большую силу. Даже если человек не может пользоваться своей землей, где жили его предки, он приведет туда своего сына и покажет место. За последние сто лет власть на этой земле поменялась много раз, и через сто лет неизвестно, сколько еще поменяется. А потомки будут знать, что кому принадлежит.
Странные родные
Время ехать дальше. Идем к машине, и Батаева неожиданно начинает рассуждать о людях не совсем обычных, каким многие считали и Адама Сатуева, который всегда был увлечен собирательством – и во время мира, и во время войн.
– Вы знаете, что меня удивляет, по поводу странных людей? В России к инвалидам отношение именно как к странным, никто особо не хочет с такими общаться. Здесь такого нет. Если человек не такой, как все, у него есть семья, которая его оградит. И не важно, в чем он странен. В моем родном силе живет 38-летний мужчина с болезнью Дауна. И маме сказал, мол, ты умрешь, а кому я буду нужен, у меня только сестры, жени меня. И ему нашли жену, вдову с детьми. Ей объяснили ситуацию, и женщина с радостью согласилась. Так он активно участвует в общественной жизни, на всех праздниках бывает. Общество его не изолировало. И таких примеров много. Это совсем другая ментальность. В Чечне нет домов престарелых. Нет коррекционных заведений для инвалидов.
По горному серпантину едем к самому глубокому озеру Северного Кавказа Кезеной-Ам. Элина рассказывает, что в республике шесть климатических поясов от степей до высокогорья. Благодаря разнообразию пейзажей в Чечне был снят фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих».
– В Шатойском районе снимался эпизод, когда Райкин прыгал с обрыву в реку. Он прыгал в Аргун. Местные жители рассказывают, что он боялся прыгать, поэтому сперва перед ним прыгало человек пятнадцать местных пацанов, и потом уже он. Местных жителей попросили поучаствовать в массовке, раздавали инвентарь, в том числе оружие. А люди спрашивали, может, лучше свое оружие принести для достоверности. Мой отец был одним из детей, которые прыгали в реку. И потом несколько лет съемочная группа приезжала к нам в гости.
– Что ожидают увидеть приезжающие в республику туристы?
– У многих происходит культурный шок. Ожидают увидеть не развивающуюся экономику и цивилизованное отношение, а совсем другое. С нами сотрудничают два польских туроператора, один из которых специализируется на экстремальных турах в мертвые города. Мы не поняли, о каких мертвых городах идет речь, и оказалось, о Чернобыле. Туроператор думал, что в Чечне нечто похожее. Даже тур у них заявлялся как «мертвый город Грозный». Приехали – и были в шоке, поняли, что не их направление, и возят уже другой контингент туристов. Что слышат о нас люди из других стран и регионов? Что тут живут варвары и бандиты. И когда впервые туристы к нам попадают, они постоянно боязливо осматриваются в поисках опасности, думают, что из-за кустов будут выпрыгивать террористы.
Все граждане
По дороге вспоминаем тяжелые десятилетия военных кампаний в Чечне. Ражап объясняет, что обида есть, но на тех людей, кто, не разобравшись, обвиняет всех и во всем.
– Я, будучи ребенком, по несколько недель проводил с семьей в подвалах, прячась от бомбежек. Помню обе кампании. В первую кампанию мое село было разрушено полностью, ни одного дома с крышей не осталось. А сейчас я езжу по всей стране, с удовольствием со всеми общаюсь. Несправедливо слышать, что я якобы в чем-то виноват. Человек, который не помнит своего прошлого, в будущем будет повторять свои ошибки. Обидно, когда несправедливо тебя осуждают. В чем лично я виноват? Да я ребенком тогда был. Почему я должен страдать из-за какого-то дядьки бандита, который где-то по горам лазил.
Мусаев замолкает и долго смотрит в окно, на горный серпантин, на фруктовые леса, на чью-то родовую баню, которая кажется отсюда крошечной, потом с улыбкой продолжает мысль.
– У меня есть друг, приезжает ко мне в гости по четыре раза за год, бывший скинхед. Когда мы в 2006 году познакомились в Калуге, где я учился, он организовывал мне встречи с русскими националистами. Мои предки воевали в составе дикой дивизии за Россию, мой дед с братьями ушли на фронт в Великую Отечественную, где один из братьев 12 мая 1945 года скончался от ран и похоронен в Австрии. Мой дядя прошел Афганистан. Сейчас мои родственники наводят порядок дома, и неужели скинхеды больше граждане России, чем я? У них, может, больше прав, чем у меня? Или они знают лучше культуру или историю русского народа?
Ответить мне нечего. Я поворачиваюсь и тоже начинаю долго смотреть в окно. Тем временем мы приезжаем к высокогорному озеру Казеной-Ам. Согласно официальным цифрам, это самое большое и глубокое озеро Северного Кавказа, расположенное на границе Веденского района Чеченской Республики и Ботлихского района Дагестана. Причем Казеной-Ам принадлежит как Чечне, так и Дагестану. Сказать, что озеро красиво – не сказать ничего. Зеркало ультрамарина с песочными берегами окружено аккуратными пологими горами, и кажется, что это нарисованная картина и создана она ради чистых и глубоких тонов. В Советском Союзе на озере располагалась тренировочная база по гребле на байдарках и каноэ. Мне остается только завидовать советским гребцам.
Нас встречает генеральный директор компании «Бизнес-сервис» Руслан Рахмаев, построивший физкультурно-оздоровительный центр. Все работы практически выполнены, и несколько человек занимаются завершающим этапом. Сначала идем обедать. По дороге Рахмаев говорит, что есть две версии образования озера – мифологическая и космическая. Согласно первой, Казеной-Ам появился во времена жизни Иисуса Христа.
– На его месте в давние времена был аул. Один из святых пришел в него заболевшим, но никто не пригласил святого домой, кроме вдовы с двумя сыновьями. Он ей тогда посоветовал на ночь подняться в горы, – с серьезным лицом рассказывает Рахмаев. – Со стороны она увидела сильное пламя, после которого появилась вода.
По второй версии, без огня тоже не обошлось. Директор считает, что сюда упал метеорит. И даже помнит, как в детстве видел в окрестностях много красных, а значит опаленных камней. От удара горы опустились вниз, закрыв русло реки.
– А я слышал про вулкан, – вспоминает один из чеченских блогеров.
– Вулкан? Да видно же, что метеорит, – отстаивает свою версию Рахмаев. – Камни жженые и яма большая. А при Александре II в столицу стали поставлять знаменитую казенойамскую форель, она до двух метров длиной и очень лечебная. До сих пор водится здесь. Но во время бомбежек ушла на глубину и несколько лет не появлялась, затаившись. А сейчас приплывает, можно из рук кормить. Поймите, есть озера, которые выше Казеной-Ам, есть те, которые глубже, и есть те, которые больше. Но именно по этим трем объединенным вместе параметрам оно рекордсмен. А чуть дальше озера – развалины древнего города, которому, по скромным подсчетам, несколько тысяч лет. Испанцы приезжали и удивлялись, что сакли похожи на их древние дома. А еще нас называют кавказскими французами. У нас здесь и Шаляпин отдыхал, и бабушка Лермонтова, и сам поэт.
– На этом озере? – удивляюсь я, вспоминая четырехчасовой серпантин.
– Нет, в республике. Надо развивать туризм, тем более у нас столько красот и исторических памятников.
Выхожу на улицу, гуляю возле озера между деревянных домиков. В отдалении на пригорке стоит двухэтажный дом, который внешне отличается от остальных апартаментов. Над дверью красуются вырезанные из дерева буквы «КРА» – избушка была построена лично для президента Рамзана Кадырова. Пахнет свежей древесиной, на стенах висят картины с ивушками и спокойными речками, не хватает только грустных Аленушек в кокошниках. На полах расстелены пушистые светлые ковры. Из беседки открывается удачный вид на Казеной-Ам. Возле президентской дачи сидит строитель и грустно разводит в зеленом ведерке морилку.
– Как-то Кадыров сюда приезжал на два часа, так неделю до этого каждый день саперы с собаками ходили по дороге аж от Ведено. Все горы прочесывали, весь перевал пешком проходили. Я четыре дня в домике сидел, не выходил.
– Боялись, или решили не мешать охране?
– Всех рабочих отправили по домам, база была пустая, а я из Майкопа, поэтому меня некуда было девать, поэтому поместили в домик. Не выходил, боялся, что застрелят, да и предупреждали, чтобы я не высовывался. Не жизнь это – в страхе находиться.
Рабочий начинает красить табурет из цельного спила дерева, подливает в ведерко воду.
– А как сортир строили, так вообще умора. Три дня возле нас находился специальный человек, смотрел, как мы яму копаем, чтобы ничего не подложили. Цирк. Я тут уже пять месяцев, никакая красота не нужна, устал. Удобств не было, в озере купались. Ну ничего, скоро домой уже, открытие комплекса через неделю.