Уходящая неделя запомнилась громкими протестами в связи с «московским делом». Не менее важными оказались и события из федеральной повестки – президент Владимир Путин согласился с необходимостью внести изменения в избирательное законодательство. Международная панорама была куда более разнообразной – эксперты активно комментировали атаку хуситов на саудовские нефтяные объекты. Особого внимания заслуживает инцидент, связанный с отказом Киева подписывать так называемую «формулу Штайнмайера». Главные смыслы последних пяти дней мы обсудили с ведущими политологами страны.
Запрос на справедливость
Сегодня из СИЗО отпустили актера Павла Устинова. После задержания на акции протеста 3 августа он был осужден за нападение на сотрудника Росгвардии, который получил вывих плеча. Тверской суд приговорил Устинова к 3,5 годам колонии. Этот факт вызвал общественный резонанс. За актера вступились коллеги по цеху. Актер Александр Паль устроил в интернете флешмоб в поддержку коллеги. В акции приняли участие артисты Михаил Ефремов, Олег Меньшиков, Иван Охлобыстин, Артур Смольников и другие, журналисты и представители других профессий – все, кто не мог найти в действиях Устинова состава преступления и сомневался в справедливости приговора.
В какой-то момент протест «вышел» из интернета на улицы столицы. Около здания Администрации президента прошла череда одиночных пикетов, в которых также принимали участие как актеры, так и неравнодушные граждане. В поддержку Устинова выступили некоторые политики, в том числе секретарь Генсовета «Единой России» Андрей Турчак.
Из СИЗО Устинов вышел с подпиской о невыезде. Впереди – снова суд. Теперь уже будет рассматриваться апелляция на ранее вынесенный приговор.
Кажется, что все чаще и чаще одним из протестообразующих факторов становится «цеховая солидарность». Так было не только с делом Устинова, но и с делом журналиста Ивана Голунова, а также с делом «Седьмой студии». В чем разница между этими протестами? И чей имидж находится под угрозой после подобных акций – московской мэрии или силовых структур?
 |
Комментирует президент Российской ассоциации политических консультантов Алексей Куртов:
«Все эти дела очень похожи одной главной характеристикой – они не публичны, не прозрачны. Все они рассматриваются в режиме невнятных доказательств, невнятных обвинений и невнятных решений по ним. Поэтому, когда сначала сажают, потом выпускают, сначала дают много, потом срок уменьшают и говорят, что нужно что-то изменить, – это свидетельство того, что власть действует непоследовательно и не очень логично. Это все разрушает цельность восприятия власти.
Я боюсь, что здесь нужно говорить не о том, что от протестов пострадает имидж мэрии, а имидж некоторых часто упоминаемых ветвей государственных органов. Для них сами действия и последовавшие за ними протесты, конечно, могут формировать совершенно негативную коннотацию. Это относится к Росгвардии, потому что даже если бы был нанесен ущерб росгвардейцу, то [вывихнутое] плечо для здорового парня – это, наверное, не выглядит на 3,5 года. Дальше – следователи, которые сформулировали дело так, что по нему нужно было требовать шести лет осуждения; суд, который не внял доказательствам адвоката и его подзащитного. Вот эта совокупность фактов, не соответствующих принятому решению, конечно, сильно влияет на восприятие этих ветвей власти, поэтому и протест связан с запросом на справедливость.
Запрос на справедливость – одно из самых важных направлений, на которое обращают сейчас внимание все социологи. Справедливости нет, из-за этого люди выходят на улицу».
 |
Комментирует руководитель лаборатории социальных исследований Института региональных проблем Петр Кирьян:
«Есть общая предпосылка. Но все-таки в этих протестах участвуют разные люди. Общая предпосылка понятно какая. Речь идет о том, что есть формальные нарушения или подозрения на нарушение, рекомендации людям не выходить на площадь, а они выходят, и, соответственно, формальная реакция на нее – происходят задержания или возбуждаются уголовные дела. Я бы не объединял вместе, например, «дело Устинова» и «дело Седьмой студии», потому что это разные уголовные составы, это разные статьи и практика правоприменения. Здесь [играет роль] восприятие и некий зазор между формальным и содержательным.
К сожалению, правоохранительная система должна придерживаться формального, и это порождает очень опасную ловушку, когда может случиться задержание, у которого не очень понятно основание, а дальше система формально проштампует дело до какого-то момента, когда она начинает все-таки его разворачивать. Первые тридцать дней все шло так, как шло, а потом прокуратура решает посмотреть по-другому на предлагаемую меру наказания и начинает вносить представления о том, что можно пересмотреть ходатайство.
В случае с Голуновым была другая история – это качество доказательств и оснований возбуждения уголовного дела. Здесь есть пересечения с Устиновым, потому что не очень понятно, почему первый и второй человек попали, что называется, в этот процесс. Однако на том этапе, несмотря на наличие протеста, имела место довольно сложная внутренняя работа с участием и представителей СМИ, и Общественной палаты, и аппарата Москальковой, и МВД. Мы не дошли с вами до стадии суда, как в случае с «Седьмой студией» и в случае с Устиновым. Мы остановились в шаге от этого. При всем ужасе, дело Голунова удалось остановить внутри правоохранительной системы.
Почему «дело Седьмой студии» и «дело Устинова» имеют такой общественный резонанс, и почему сформировался такой протест? Потому что эти дела «вышли» за пределы работы следователей и уже ушли в судебную систему. А у общества есть все основания ожидать, что в судебной системе сложно добиться оправдательного приговора и очень непросто добиться пересмотра. Это все можно сделать, но в любом случае это очень долго и может длиться месяцами. В случае с «Седьмой студией» – выходит за горизонт года.
Вызывает [протест] два момента – это мера пресечения, когда человек оказывается в СИЗО или под домашним арестом. Он заранее отбывает некоторое наказание, хотя формально или неформально оно ему не назначено. И Устинов, и Апфельбаум все-таки не рецидивисты, которые бегают с ружьями по улице, а, как правило, люди, занятые мирным трудом, не представляющим угрозу для общества. Но они уже отбывают наказание, поскольку ограничены в каких-то базовых свободах. Получается, суда нет, вопросы по следствию есть, а уже на этапе следствия или работы правоохранительных органов дело не развернуть, и люди оказываются в некоторой ловушке. Жизнь идет, а процессуальное колесо крутится. Люди, может быть, и хотели бы в этот момент поменять решение, но все, что они могут, – смягчать те или иные меры, что мы и наблюдаем.
То, что люди выходят с пикетами. В случае с Голуновым это были журналисты и общественные деятели. В случае с Устиновым – это актерский цех. В случае с Кириллом Серебрянниковым тоже были выступления деятелей культуры с четко обозначенной позицией. Здесь срабатывает два момента. Во-первых, профессиональное сообщество довольно легко примеряет на себя риск оказаться в длительном процессе, который даже при положительном исходе все-таки отнимает какое-то время вашей жизни или даже ломает ее на период, когда вы оказываетесь в жерновах этой машины. Во-вторых, есть очень большая проблема в том, что называется логика. У нас дискуссия еще не началась, но она должна начаться.
Какова цель наказания? Их может быть две – компенсация ущерба (если человек, например, обокрал магазин) и минимизация некоторого общественного вреда (например, человек вел проект, деньги были украдены, они принадлежали государству). Это две позиции, которые лежат в основе системы наказания, но дальше по традиции нашей страны сложилось так, что в большинстве своем речь идет не о компенсации или каких-то общественных работах. Речь идет там о колонии-поселении, человек оказывается в заключении. Если у правонарушения, которое становится основанием для уголовного преследования, нет каких-то явных признаков преступления, то это усугубляет и вызывает тот самый протест, который становится не политическим, а моральным».
Ждем перемен?
На уходящей неделе президент Владимир Путин встретился в лидером КПРФ Геннадием Зюгановым. Говорили о корректировке избирательного законодательства. Зюганов предложил Путину собрать лидеров думских фракций и обсудить «ремонт» выборной системы. Президент согласился: «Мы постоянно с вами обсуждаем вопросы подобного рода, в том числе то, что касается политической системы страны. Это живой организм, и мы должны смотреть, как имеющиеся инструменты работают в реальной жизни и что нужно по ходу дела поправить, что усовершенствовать, сделать более эффективным, работающим наблаго народа России».
Повлияли ли на такое решение московские протесты, связанные с недопуском некоторых кандидатов в выборам в столичный парламент? Почему Владимир Путин вновь вынужден выступать в роли «арбитра», хотя подобные инициативы уже давно предлагает, в частности, глава Центризбиркома Элла Памфилова? И что все же в перспективе может поменяться в избирательном законодательстве?
 |
Комментирует политолог, эксперт по внутренней политике Илья Гращенков:
«Выборы 2019 года показали, что смена политического ландшафта – потеря монополии со стороны «Единой России» порождает целый ряд турбулентностей. Когда власть вынуждена прятать своих кандидатов за самовыдвиженцами, выясняется, что существующее законодательство не очень помогает провести выборы так, что бы они выглядели честными, справедливыми и самое главное – легитимными. Поэтому назрел целый ряд перемен, которые необходимо реализовать для того, чтобы выборы не превратились в фарс.
Да, Элла Памфилова говорила об этом, но коллеги-политологи не верили, что главе ЦИК РФ хватит сил что-то изменить. В конце концов, право менять законодательство принадлежит Госдуме, а большинство ключевых решений принимается в кремлевских коридорах. Но, похоже, там до последнего не хотели ничего менять, считая, что все и так неплохо работает, а эксцессы и ошибки всегда можно списать на «руку Запада» и т.д. Но, очевидно, что народ все меньше доверяет подобной риторике, а вместе с ней и самому институту выборов. Поэтому Путину и приходится выступать арбитром, подтверждая намерения что-то поменять в системе, пока она еще исправно работает.
Да, уличные протесты в Москве послужили определенным триггером. В частности, речь идет о необходимости внедрения электронного голосования через Интернет, отмену сбора подписей, упрощение муниципального фильтра, а также партийную реформу накануне выборов в ГД в 2021 году. Очевидно, что при падении рейтинга «партии власти», спасти положение может возвращение блоков, возможно, введение мажоритарной системы и т.д. Все эти новации сейчас будут темой для дискуссии в профессиональной среде. Одним из ключевых изменений может стать отмена процедуры сбора подписей и замена их залогом. Такая мера могла бы существенно оживить политическое поле, которое в ходе подготовки к кампании обычно начисто выжигается местными властями от возможных конкурентов. А потом, как на выборах в МГД, победу одерживают никому неизвестные спойлеры, работать с которыми предстоит той власти, которая так старательно защищалась от профессиональных, но оппозиционных оппонентов».
 |
Комментирует политолог Дмитрий Журавлев:
«Я думаю, что московские протесты, конечно, повлияли, но тема с изменением законодательства очень остро встала уже после прошлого единого дня голосования. Этот вопрос поднимался на разных площадках, причем экспертами с совершенно разными политическими позициями и взглядами. Очень многих уже тогда волновал муниципальный фильтр. Я относился к меньшинству и сейчас считаю, что он нужен.
Тема фильтра, тема отсутствия отражения позиций немногочисленных или малых партий, или просто какой-то особой политической позиции, когда люди не коммунисты, не провластные консерваторы, и у них практически нет своего представительства в политической системе, – этот вопрос так или иначе надо решать. Он вставал в прошлом году, он встал в этом. Может быть, протесты ускорили согласие власти на изменения, но, в принципе, они и так назревали».
Киев срывает переговоры
18 сентября Киев отказался подписывать «формулу Штайнмайера». Об этом сообщил полномочный представитель России в Контактной группе по урегулирования ситуации на Украине Борис Грызлов. Ранее документ был согласован политическими советниками лидеров стран «Нормандской четверки». Отметим, что так называемая «формула Штайнмайера» предполагает механизм предоставления особого статуса Донбассу и реализуется в рамках Минских соглашений. Почему Украине потребовался срыв переговоров? Значит ли это, что «нормандский формат» оказался неэффективным?
 |
Комментирует ведущий аналитик Агентства политических и экономических коммуникаций Михаил Нейжмаков:
«Вероятно, официальный Киев получил сигналы от ряда своих международных партнеров, которые он трактует как поддержку менее компромиссной линии в рамках данных переговоров. В таком ключе в украинских верхах могли трактовать некоторые высказывания спецпредставителя Госдепартамента США по вопросам Украины Курта Волкера. Возможно также, что команда Владимира Зеленского в итоге решила не предпринимать слишком уязвимых для внутренней критики шагов, связанных с ситуацией на Донбассе, решив в ближайшем будущем «инвестировать» политический капитал, полученный действующим руководством Украины в ходе президентских и парламентских выборов скорее в рискованные меры во внутриполитической и социально-экономической сфере».
 |
Комментирует политтехнолог Марат Баширов:
«Нормандский формат абсолютно эффективен, потому что он дает гарантии, причем тех стран, которые заинтересованы в урегулировании ситуации на Донбассе. Как мы знаем, там присутствуют Франция и Германия, Соединенные Штаты отказались входить в этот формат, чтобы не брать на себя обязательства. Есть Россия, которая говорит, что у нее определенное влияние на республики ДНР и ЛНР. Есть Украина, власти которой и породили весь этот конфликт, как мы помним, в 2014 году.
Так что формат эффективен, но, с другой стороны, ни господин Порошенко, ни господин Зеленский пока не собираются двигаться в сторону умиротворения ситуации. С господином Порошенко понятно почему, потому что он это и рождал. С господином Зеленским, я думаю, что срыв подписания не формулы Штайнмайера, а последовательности шагов в рамках формулы, связан с сугубо внутренними причинами на Украине. На сегодняшний день господин Зеленский не может себе позволить продвигать Минские договоренности и «формулу Штайнмайера». Мы все думаем, что у него абсолютная власть на Украине, но все большие больше идет сигналов, что это не так, что он достаточно слаб, и, очевидно, ему требуется как-то укрепиться. Зеленскому казалось, что он изберет депутатов Верховной рады, и они ему будут слепо подчиняться, но их уже разбирают на отдельные блоки».
Фото: ФедералПресс / Евгений Поторочин
Формируя смыслы. Проект «ФедералПресс»