В Красноярске в апреле за неполный месяц пропали 22 ребенка. К счастью, ни один из этих случаев не закончился трагически. Но бывает и по-другому. О том, как разыскивают пропавших детей и подростков, в каких ситуациях волонтеры отказываются от поисков и как вести себя родителям, чтобы с их ребенком не случилась беда, «ФедералПресс» рассказала руководитель общественной организации «Поиск пропавших детей – Красноярск» Оксана Василишина:
«Мы начали работать в 2012 году. В тот год в Красноярске случилась трагедия: 8-летнего ребенка убил 14-летний подросток – зарезал малыша, чтобы скрыть сексуальное насилие над ним и кражу у него ноутбука. Погибшего неделю не могли найти. Полиция обратилась к горожанам, чтобы помогли прочесать местность. Это был наш район, многие люди откликнулись, я в том числе. Тогда и появилось решение создать поисковый отряд. В 2013 году была зарегистрирована общественная организация «Поиск пропавших детей – Красноярск». С тех пор каждый месяц мы получаем примерно 50 заявок на розыск и детей, и взрослых. Работают с нами сейчас около 200 волонтеров.
Вообще говорить о неких средних цифрах в данном случае невозможно. Бывают спокойные дни, а иногда поступает и по пять-семь заявок в сутки. По пропавшим детям в некоторые месяцы приходит 2–3 заявки, а в апреле этого года – 22, а ведь месяц еще не кончился! Но вообще весной-летом дети и подростки теряются чаще: тепло, каникулы. Подростки отправляются «на поиски приключений». Маленькие дети ранней весной могут выйти на лед, а позже – к открытой воде, и это всегда риск. Летом, кроме того, нередко люди пропадают в лесу – грибники, например.
В каждом конкретном случае к поиску пропавшего свой подход. Если это лес – составляются маршруты, определяются линейные ориентиры, куда в первую очередь нужно отправить людей. Когда ребенок пропал в городе – смотрим на его возраст. Если ищем малыша – район поисков постепенно расширяется от дома, где он живет. Обходим подвалы, подъезды, чердаки, где может находиться ребенок, потом переходим на соседние дома и так далее. Если это подросток – обязательно смотрим его соцсети: чем он живет, чем увлекается, нет ли у него суицидальных постов. А если есть, в первую очередь осматриваем безлюдные заброшенные места, стройки. Словом, каждый поиск – дело индивидуальное.
Иногда приходится читать в соцсетях: мол, ребенок должен был прийти с занятий в восемь вечера, сейчас всего 10, а вы уже ориентировку опубликовали, погуляет – вернется, ничего страшного. Хорошо, если так. Но если ребенок пропал, дорога каждая минута. Мы никогда заранее не знаем, что именно случилось. Может быть, засиделся у друга, а телефон разрядился. А может, поднимался домой в лифте, с ним вместе сел какой-то мужчина, а потом завел к себе домой. Вот тут действительно счет пошел на минуты. И лучше поднять панику, чем опоздать. То же говорит и полиция: пусть мы лишний раз перестрахуемся, чем потом найдем труп ребенка.
Что делать, чтобы дети, подростки прежде всего, не уходили из дома? Общие советы тут вряд ли помогут, все дети и все семьи разные. Но мое мнение – взрослым нужно просто чаще общаться со своими детьми, знать, что для них важно, принимать участие в их жизни. У нас считается, что надо ребенка посильнее загрузить кружками и секциями, чтобы времени «на всякую ерунду» поменьше оставалось. Но это все-таки не главное. Лишить ребенка свободного времени и не знать, что он в этих кружках и секциях делает, – так себе вариант.
Мы не всегда беремся за поиски пропавших людей. Во-первых, даже если родственники потерявшегося человека обращаются напрямую к нам, минуя полицию – а это довольно часто бывает, – мы и в этом случае обязательно просим у полиции подтверждения, что они подали заявление. Без этого мы не начнем поиски и не выложим ориентировку в Сеть.
Во-вторых, мы обязательно согласовываем свои действия с правоохранительными органами, чтобы не помешать следствию.
Мы не беремся за поиск ребенка, которого «делят» родители при разводе. Этим мы занимаемся только по заявкам от судебных приставов: было, например, решение суда о лишении одного из взрослых родительских прав, а он похитил ребенка. Во всех остальных случаях, если оба родителя прав не лишены, мы самоустраняемся – и неважно, кто и с чьей помощью ребенка «украл», силой или не силой. Вмешиваться в подобные ситуации мы не имеем права.
Мы не ищем должников, алиментщиков, не ведем поиски по принципу передачи «Жди меня» – мол, много лет назад люди утратили связь друг с другом, теперь хотят встретиться. Это не к нам. Мы ищем только людей, которые попали в беду, чтобы им помочь.
И, наконец, мы никогда не обсуждаем и не осуждаем ни самих пропавших, ни их родных. Каждый родитель уверен: со мной и с моим ребенком ничего такого не случится. А случиться может что угодно и с кем угодно. И винить человека за то, что он не предусмотрел тот или иной исход, жестоко и безнравственно. Чтобы совсем уж ничего не случилось, ребенка надо посадить под колпак и самому сидеть рядом с ним 24 часа в сутки. И то есть риск, что под колпаком он задохнется. Наша цель – помочь, а не судить и не морализаторствовать».