В Екатеринбурге спикером городской думы впервые может стать женщина: основным кандидатом называют 33-летнюю Анну Гурарий. Хотя женщины становятся все более заметны в политике и общественной деятельности, большинство кресел во власти все еще занимают мужчины. О том, почему женщины редко добираются до высоких постов, как совместить равноправие полов с традиционными ценностями и какое политическое будущее есть у волонтерок, «ФедералПресс» рассказала политолог, автор книги «Женщины в политике» Наталия Елисеева.
«Мало кто из женщин может орать»
Почему, хотя у нас уже сто лет как провозгласили женское равноправие, назначение женщины на высокий пост всегда становится сенсацией?
— Действительно, женщина в политике вызывает некоторое удивление, хотя они представлены на всех уровнях власти. Мы видим их и в Государственной Думе, и в Совете Федерации, и в правительстве РФ. Но, безусловно, их меньше, чем мужчин.
Почему женщин много на среднем уровне власти, но затем они «пропадают»? Как правило, в любом министерстве на уровне начальников отделов женщины – едва ли не большинство, замминистра – одна из трех, реже – две, а министров-женщин – почти нет. Что это за «стеклянный потолок?
— Чем выше ты поднимаешься, тем больше ответственность и тем больше смещаются роли. Многие люди на руководящих постах – те же министры – дома почти не бывают, видят жизнь из окна служебного автомобиля или офиса. А у женщин ролей несколько больше: она и жена, и мать, и это сложно совмещать. Поэтому не все женщины сами хотят идти куда-то выше. Здесь проблема не в том, что им не дают, а в том, что они будут видеть своих детей гораздо реже.
Но ведь и мужчина – тоже и муж, и отец. Сейчас как раз много говорят про мужское воспитание, повышение роли отца…
— Да, но общество довольно консервативно. Как бы кто ни пытался переломить, пока мужчина отвечает в основном за зарабатывание денег, а женщина – за хозяйство и заботу. Средние должности позволяют это совмещать: мэры, начальники отделов, директора школ, главврачи. Хотя, например, пост главы муниципалитета тоже довольно сложный и эмоционально затратный. Но все же это должности больше хозяйственные.
Тут еще все бьется с определенными психотипами. Когда женщина жесткая и волевая – типа Валентины Матвиенко – мы видим ее путь. Она и бывший губернатор Санкт-Петербурга, и спикер Совета Федерации, и у многих женщина в политике ассоциируется именно с ней. Но мало кто из женщин похож на нее характером. Например, у [депутата Госдумы] Сарданы Авксентьевой образ был больше про заботу, хотя не обошлось и без классического популизма.
А губернатор Югры Наталья Комарова?
— Да, женщины – высшие должностные лица регионов подпадают под этот психотип. Они действительно жесткие, их управление больше похоже на классическое мужское. То же самое и в бизнесе: женщин – топ-менеджеров немного, но те, что есть, зачастую обскакивают мужчин. Но далеко не у всех женщин есть такие цели.
Сейчас, кстати, появилось огромное количество женщин в возрасте около 30 лет, которые делают прекрасную карьеру и в «Единой России», и в других партиях. То есть смена возрастным женщинам, которые сейчас находятся на высоких должностях, готовится. И кадровое обновление, ожидаемое в ближайшие 5–10 лет, принесет и рост числа женщин на различных уровнях. Потому что у многих молодых девушек уже есть конкретные цели, они знают, куда идут и чего хотят.
Не вызывает ли отсутствие женщин на высших должностях недостаточную их представленность в решении вопросов, которые непосредственно их касаются? Странно, когда бородатые мужчины решают, нужно ли давать женщинам право на аборты.
– Резонансные темы – например, домашнее насилие или запрет абортов – должны обсуждать все. В общественных палатах – и региональных, и федеральной – огромное количество женщин. Депутаты – и мужчины, и женщины – всегда встречаются с огромным количеством людей. То есть в случае резонансных законопроектов все так или иначе обсуждают, но тут уже действует другой фактор – кто громче орет. Мало кто из женщин может орать, может позволить себе элементы шоу. А резонансное событие требует именно резких высказываний, и вопрос в том, кто из женщин может взять на себя роль рупора, говорить громко, четко и по делу.
Еще есть такой стереотип, который проявился как раз в истории с нашим спикером думы. Мол, пока у думы было больше полномочий, председателями были мужчины, а когда полномочий стало меньше, назначают женщину, чтобы она просто красиво улыбалась и представляла город.
— Представлять тоже надо уметь. Любая спикерская должность – по определению представительская: надо постоянно говорить, общаться, быть на виду у СМИ. Либо человек умеет себя вести и позиционировать, либо нет. И здесь вообще не важно, женщина это или мужчина. Вопрос в характере и целях конкретного политика. Если цель – просто пересидеть и уйти, это одно, если цель – наработать связи и опыт, заявить о себе, это другое.
Вообще нормально, что назначение обсуждают, что оно вызывает внимание и интерес. Если бы его не обсуждали, это был бы тревожный звоночек.
«Традиционные ценности – это не «Домострой»
Как совмещается установка на традиционные ценности с подъемом женщин в политике? Например, член ОП РФ Екатерина Мизулина постоянно говорит о традиционных ценностях, но сам ее образ насквозь феминистский. Это женщина, которая публично выступает, которая поучает мужчин, которую слушают мужчины. То есть это уже модерновая фигура, а не традиционная.
— У нас есть подмена понятия, что такое традиционные ценности. У нас до сих пор бытует мнение такое, что традиционные ценности – это про то, когда мужчина на работе, а женщина дома, на кухне, готовит обед и занимается детьми. Но традиционные ценности – это не «Домострой».
Ну вот смотрите, в первой половине 19 века не было принято, чтобы женщина под своим именем писала на общественно-политические темы. Она что-то там шепнула, кому-то кивнула. И вот это и есть традиционное, в общем-то, женское влияние. Как это совместить с тем, что делают активистки «борьбы за традиционные ценности»?
— Кто-то и до сих пор руководствуется традиционным женским влиянием: вечером встретиться и поговорить, что-то кому-то написать, к кому-то подойти. Но все-таки есть определенный общественный запрос, чтобы какие-то женщины что-то тоже говорили. Потому что если будет у нас все политическое поле состоять только из мужчин, то, во-первых, будет скучно. Во-вторых, к сожалению, иногда мужчины упираются в какой-то формализм и их нужно раскачивать. Лучше, чем женщины, эмоционально мужчин не раскачает никто. Опять же, это природа. Поэтому, конечно, нужны женщины, которые так или иначе какую-то свою повестку и какие-то свои мнения продвигают.
Россия развивается по какому-то своему пути, причем это путь не западный, не восточный – на самом деле он уже свой. То есть где-то мы понахватали всего, но мы потом как-то пошли по своему пути, и мы пытаемся совмещать в себе иногда даже те вещи, которые, казалось бы, не могут совмещаться. С одной стороны, да, у нас традиционные ценности, с другой стороны – у нас на самом деле полная свобода женщин, равноправие. И это хорошо, потому что мы и ценности сохраняем и, с другой стороны, прогрессивно развиваемся.
Если мы вспомним советские представления о «базисе и надстройке», то у нас и сам базис тоже начинает меняться. То, что в большом городе человек более независим, не влечет ли какого-то пересмотра этих традиционных ценностей?
— Если мы берем западную модель, то с точки зрения экономического развития гораздо выгоднее, чтобы человек был индивидуалистом. Элементарно: один человек – один холодильник. Развод – два человека живут порознь: два холодильника, две машины, две квартиры. То есть это выгоднее с точки зрения потребления, с точки зрения экономического развития.
Сейчас мы пытаемся это тормознуть и вернуться опять к какому-то определенному коллективизму, взаимопомощи, то есть к тем базовым ценностям, которые изначально у нас были заложены.
Но есть ли такой запрос в обществе? Если, например, какой-то девелопер построит вместо студий коммуналки на целый этаж, как в Советском Союзе, будет ли это пользоваться спросом?
— Нет, коммуналки вряд ли будут пользоваться, потому что есть еще вопрос привычки и комфорта. Дело не в том, чтобы возвращаться именно к такой жизни с соседями, когда весь подъезд друг друга знал, можно было детей соседке оставить. Вопрос в том, чтобы хотя бы было бы нормальное общение внутри семьи. Потому что индивидуализм дошел до того, что иногда внутри семьи люди не общаются. То есть дети могут не общаться с родителями, родители могут не общаться с детьми, братья не общаются с сестрами. И то, что вот сейчас происходит с традиционными ценностями, направлено на то, чтобы хотя бы вот этот вот коллективизм, взаимопомощь, передачу опыта, уважение и поддержку сохранить хотя бы именно внутри семьи.
Но традиционные ценности ведь говорят, что разводиться не потому плохо, что государство от этого как-то пострадает или два холодильника придется покупать, а потому что Бог не велит.
— Я, наверное, скажу классическую фразу, что все-таки у нас государство светское. Трактовка традиционных ценностей, которая есть сейчас, на самом деле очень неплохая. Разводиться плохо не потому, что Бог не велит, а потому что нужно говорить, решать свои проблемы. Чувствуете перемену в подаче? Она так гораздо понятнее. Здесь все-таки нужно использовать такой мультимодальный подход. Есть люди действительно верующие, соблюдающие каноны. Но если люди все-таки более светские, то, конечно же, им будет понятнее через подачу, что надо поговорить, надо понять проблемы. Общество развивается, поэтому и подходы разные. Раньше просто работали со всеми одним и тем же методами. Сейчас это не работает. И государство это понимает и поэтому пытается применять разные инструменты.
Вот сейчас некоторые западные феминистки говорят, что был раньше патриархат отцов, когда действительно мужчина добывал, а женщина обслуживала, а сейчас патриархат сыновей, когда мужчина или добывает наравне с женщиной, или вообще ничего не добывает, но требует обслуживания. Действительно ли это так?
— Мне не нравится слово «обслуживание», мне нравится слово «забота». Такие ситуации, конечно, есть, когда женщина тащит на себе мужчину, при этом мужчина может сам из себя ничего не представлять, а еще у него какие-то завышенные требования. Конечно, такие ситуации есть, но говорить о том, что это тренд, тенденция, я бы не стала. Наоборот, сейчас идет пересмотр в сторону равноправия, когда каждый пытается вкладываться по мере возможности и какие-то обязанности распределяются тоже по мере сил. И это хорошо. То есть люди начинают между собой говорить и договариваться, что очень важно. На самом деле мужчина добывает или женщина, мужчина заботится или женщина – это вообще личный момент. Если семья есть, всех все устраивает, конфликтов нет, то делайте, что хотите.
«В электоральных процессах мы увидим много женщин»
Ну и последний вопрос, логично, как все-таки последние полтора года специальная военная операция повлияла на женщин. Говорят, что 90 % из тех, кто сейчас занимается помощью военным, помощью беженцам, – это именно женщины. И именно здесь возникает коллектив, возникают связи. Как вы думаете, насколько силен этот тренд, будет ли он как-то развиваться уже после спецоперации?
— Мы видим формирование новых лидеров общественного мнения. То есть, безусловно, ими станут те, кто будет возвращаться с передовой. Но это и те женщины, которые занимаются помощью. Это зачастую и жены, и матери, и дочери, и сестры, то есть те, кто имеет какое-то отношение непосредственное, личное. И, действительно, мы наблюдаем создание ряда движений, организаций. И в дальнейшем, конечно же, они будут принимать активное участие в общественно-политической жизни, к ним будут прислушиваться. Ну элементарно почему? Потому что у них есть статус, у них есть какой-то опыт хотя бы вот в этой части. И они будут развиваться дальше.
А само общество как-то меняется в сторону, может быть, большего коллективизма? Мы видим, как порождается низовая солидарность, горизонтальные связи. Будет ли продолжаться вот этот тренд после спецоперации?
— Мы уже это проходили, когда у нас была пандемия ковида. Взаимопомощь, самоорганизованные ячейки – и тоже, безусловно, очень много волонтеров-женщин. Сейчас это помощь именно участникам СВО, беженцам. Но если борьба с ковидом была важна просто с точки зрения сохранения общества, то СВО важна именно в политической сфере. И я думаю, в электоральных процессах мы будем видеть довольно много как ее участников, так и женщин, которые так или иначе имеют к ней отношение.
Фото: ФедералПресс / Иван Кабанов