В России растет угроза террористических актов, в том числе со стороны экстремистов, что признает Следственный комитет. При этом источник угрозы бессмысленно искать внутри страны, хотя действия общества могут только провоцировать развитие экстремистских настроений, уверен ветеран «Вымпела», эксперт по антитеррору Дмитрий Панкратов. Об истоках агрессивного нетрадиционного ислама и портрете потенциального террориста он рассказал в интервью «ФедералПресс».
Дмитрий, есть регионы, где традиционно исповедуют ислам. Например, Татарстан. Но почему именно Кавказ становится проблемной точкой?
– Это не совсем верная точка зрения. Если мы говорим о нашей стране в плане ислама, то надо понимать, что основные религиозные центры находятся за пределами нашей страны. По крайней мере в настоящее время. И, соответственно, можно условно сказать, что чем дальше от них, тем влияния меньше. Что касается Татарстана, то ислам на его территории еще во времена Волжской Булгарии был принят осознанно именно в противовес Хазарскому каганату, который на тот момент представлял для них самую явную угрозу и исповедовал иудаизм.
Это был фактор создания культурных различий, позволивших сохранить идентичность народа, проживавшего на той территории, в то время как часть того же народа, перейдя на другую территорию, приняла христианство. На протяжении многих веков у Татарстана не было необходимости конкурировать внутри исламского сообщества, как это происходило на стыке исламских государств. И отсутствие значимых проявлений исламского экстремизма объясняется в том числе историческими традициями многовекового сосуществования бок о бок с представителями иных конфессий и полным главенством светской власти.
Что касается исламского узла напряженности на Кавказе, то тут как раз причины во всем том, чего нет в Татарстане, а именно – традиционной слабости светской власти, крайней исторической раздробленности, необходимости внутренней конкуренции между малыми народами, исповедующими одну и ту же религию с целью недопущения растворения в общей массе, и отсутствия многовекового опыта мирного сосуществования с представителями иных конфессий. Периоды мира на Кавказе были очень короткими.
Сейчас хотят запретить и уже запрещают никабы – это играет какую-то роль для противодействия экстремизму?
– Этот вопрос изначально был сформулирован так, как будто его формулировали в стане врага с целью разобщения нашего общества. Вопрос ведь не в том, чтобы запретить никабы, а в том, чтобы запретить одежду, которая затрудняет визуальную идентификацию личности. Если завтра вдруг внезапно возникнет мода на тоги, которыми будут укрываться с ног до головы, включая лицо, то это не значит, что запретить нужно именно тоги и заняться великоримским экстремизмом. Проблема не в никабе, а в том, что его ношение мешает идентификации личности. Поэтому стоит обобщить вопрос именно с такой целью и перестать привязываться к отдельным видам одежды. И да, идентификация личности, ее простота или сложность являются факторами, которые влияют на эффективность противодействия экстремизму, терроризму, да и вообще всем правонарушениям в целом.
Как вы считаете, после запрета никабов стоит ли нам ждать протестов?
– Если будем и дальше заниматься не вдумчивым решением проблемы с ее четкой формулировкой, транслируемой в общество, а фетишизмом, направленным на узкий сектор проблемы, не охватывающей всей ее полноты, то да, возмущение вполне возможно, тем более что такое узконаправленное запрещение будет восприниматься именно как дискриминация.
Что такое «нетрадиционный» ислам, почему он, как правило, связан с экстремизмом и терроризмом?
– Нет такого понятия, как «нетрадиционный ислам». Есть ислам, который встроен в существующие социальные реалии, и есть ислам (не религия, а отдельные направления), который не желает быть частью общества, а имеет целью стать его довлеющей основой, заменив собой все существующие институты власти. Именно поэтому первый – желанный в современном обществе настолько, насколько это возможно, а второй – нет.
Основная сложность взаимоотношения государства и ислама заключается в том, что ислам изначально был построен как децентрализованная религия, которая опиралась не на религиозные институты, а на отдельные личности и святыни. Сохраняя эту тенденцию, ислам остается крайне сложным в вопросе «стандартизации», которую прошло то же христианство, создавшее во всех своих основных направлениях четко структурированные религиозные институты, чья деятельность была понятна государству и позволяла оказывать централизованное взаимное влияние. Когда позитивное, а когда не очень.
Ислам, выстраиваясь вокруг лидеров, подвержен тому, что в христианстве назвали бы «сектантством», наподобие всяких «белоризцев», «мурашковцев», «иннокентьевцев» и прочих, которые рано или поздно либо уничтожались, либо сливались с главенствующей церковью или изгонялись с территории, где она имела вес. В исламе это практически невозможно, и создается ситуация, когда в тысяче молельных домов есть тысяча разных проповедников, каждый из которых может нести своей пастве свое собственное видение ислама, совершенно не сообразуясь ни с кем более, а тем более с интересами государства и остального общества. Это и есть исток, который может стать как экстремизмом, так и патриотизмом. Но мы этого не узнаем до тех пор, пока это не будет проявлено вне стен молельных домов.
Можно ли это считать чьей-то целенаправленной политикой?
– Не всегда творимый вред является плодом усилий твоих врагов. Но это не означает, что враг не способствует этому. Любая страна, заинтересованная в дестабилизации нашего общества, будет искать пути направления отдельных духовных лидеров на то, чтобы их проповеди шли в нужном направлении. Мало засеять поле картошкой – надо еще избавить его от сорняков. И от колорадского жука. То, что ислам в его состоянии многолидерства можно использовать в целях дестабилизации, – это непреложный факт для любого человека, который хоть как-то знаком с диверсионной и подрывной деятельностью. Формирование «духовного института» единения для всего ислама в нашей стране – это задача номер один, если мы хотим сохранить единство.
В каких странах наибольшая угроза распространения экстремистских религиозных течений?
– Естественное распространение будет усиливаться там, где существуют центробежные тенденции внутри государства. Пример – отделение Пакистана от Индии. Полуестественное распространение будет усиливаться там, где есть заинтересованность внешних сил в устранении конкуренции в лице этого государственного объединения и имеются слабо контролируемые центробежные тенденции. Пример – Югославия.
Если говорить в настоящий момент времени, то в той или иной мере такой риск существуют практически во всех развитых странах, не исключая и США.
Как с этим бороться?
– Усиливать центростремительные тенденции, формировать единые централизованные институты власти, усиливать их эффективность и проникновение в самые низы общества.
Как не допустить проникновения в страну боевиков-экстремистов?
– Гарантированно закрыть свою страну от экстремизма не получится. Любая мера найдет контрмеру. Просто будет сложнее, но вряд ли станет невозможным. Другой вопрос, что если к нам приедет сто тысяч человек, то искать среди них террориста будет сложнее, чем среди ста человек. Ограничение потока будет влиять положительно.
Взаимодействие с органами безопасности тех стран, из которых едут к нам потенциальные экстремисты, будет играть роль только в том случае, если то государство хоть как-то будет заинтересовано в такой идентификации. А это вряд ли, так как, исторгая из себя такой контингент, страна оздоравливается. И, по большому счету, ей будет все равно, что это будет происходить за счет нас.
Фильтрация на границе будет иметь смысл (и она имеет), но она не позволит идентифицировать человека как террориста до тех пор, пока у нас не будут изобретены устройства мыслечтения, без которых, увы, не понять, что творится в голове у человека.
В целом выявление экстремистов возможно только с помощью высокопрофессиональной и скрупулезной агентурной работы, которая выстраивается высокопрофессиональными и скрупулезными сотрудниками органов безопасности на протяжении многих лет. Ну и полноценное развитие бигдаты «всевидящего ока», которое так любят все конспирологи.
Стоит также понимать, что террориста и экстремиста можно взрастить и из местных. Не обязательно морочиться с ввозом. Примеров, когда люди поджигали и пытались подорвать учреждения, полно. А обработка таких людей шла по современным информационным технологиям сравнительно быстро.
Можно ли заранее понять, что таксист или дворник принадлежит к ячейке экстремистов?
- Как профессионал могу ответить «нет». Но для любителей конспирологии поясню: любые признаки, кроме четко выраженного признания самого таксиста или дворника, будут косвенными. Если мы будем обращать внимание на них (форма бороды, фасон одежды и прочее), то мы усугубим ситуацию, создав проблему, аналогичную никабам.
В таксистах должны вызывать опасение сонливость, запах алкоголя, расширенные зрачки, бессвязная речь и прочие моменты, которые связаны с общей безопасностью. Также и в дворнике. Портреты, которые усредненно рисуют профайлеры и иже с ними, – это всего лишь сопоставимая оболочка, которая может меняться, если будет невыгодна в текущем периоде. Брать ее за основу – все равно что бегать за тенью.
И, более того, создавать дополнительную напряженность в обществе, которая сама по себе может способствовать культивированию среды экстремистов. То есть сами действия, которые носят хаотичный характер запретов и отторжения вторичных признаков, могут способствовать расширению среды, в которой взрастают экстремисты. Борьба с терроризмом и экстремизмом – это удел профессионалов и агентуры. Если вы увидите человека, который обвешался тротиловыми шашками, то, безусловно, стоит сообщить о направлении его движения по телефону 112. Но создавать нагрузку на органы правопорядка, сообщая о каждом безусом бородаче, – это еще один способ обрушить систему защиты своего рода DDоS-атакой, заставляя систему реагировать на каждый чих, распыляя силы и средства.
Фото: ФедералПресс / Евгений Поторочин