Валентина из Москвы, объехашая три десятка стран, отправилась в самую закрытую – Северную Корею. Вместо восторга от уникального опыта она привезла тяжелое чувство: ей бесконечно жалко людей, живущих за безупречным фасадом Пхеньяна, в мире ручного труда, дефицита и тотальной постановки. Почему даже «образцовые» показы не смогли скрыть гнетущей реальности «страны-музея», рассказывает «ФедералПресс».
В 2025 году Северная Корея, осторожно приоткрывшая границы после пандемии для западных туристов, вновь их захлопнула. Причиной стали откровенные отзывы путешественников о плохих дорогах, отсутствии связи и постоянной слежке. Однако для россиян исключение осталось: въезд по визе в составе тургрупп возможен. Этим шансом воспользовалась москвичка Валентина, опытная путешественница, решившая увидеть «музей под открытым небом». Ее ожидания, подкрепленные противоречивыми блогами – от восторженных до ужасающийх – разбились о суровую реальность.
«Мне все время было жалко людей», – признается она, и это чувство стало лейтмотивом поездки, передает «Лента.ру».
Маршрут под колпаком: ни шагу в сторону
С самого начала было ясно: свобода – понятие относительное. Маршрут был расписан поминутно, гиды (а зачастую и «студент» в деловом костюме, исправно что-то записывавший – «чекист», как прозвали его туристы) вели группу только по «правильным» улицам. Самостоятельно свернуть, остановиться, рассмотреть что-то вне программы – невозможно.
«Пали-пали!» («Быстрее-быстрее!») – эта команда звучала постоянно, не давая задержать взгляд на «лишних» деталях. Наблюдательность Валентины, однако, фиксировала другое: контраст между парадной столицей и тем, что прятали.
Поднимаясь к Монументу идей чучхе, она успела разглядеть за высоким забором район убогих одноэтажных бараков, похожих на гетто. Гид тут же поспешил отвлечь внимание группы.
Быт за занавесом
Но главное потрясение ждало за пределами Пхеньяна. Выезды за город обнажили истинное положение дел.
«Особенно это касается крестьян... Они практически полностью работают вручную, потому что в стране нет бензина. На полях люди трудятся с плугом, запрягают туда волов, быков. Это дикость», – делится впечатлениями Валентина.
Ее поразила неэффективность труда на скудных, глинистых и песчаных почвах. Картина ручного труда была повсеместной: траву на газонах рвали руками, камни вдоль рек собирали руками, одежду в деревнях стирали в реках руками. Жизнь в сельской местности Валентина сравнила с «приписным крестьянством» – для выезда в город требовалось специальное разрешение и веская причина.
Государство жестко регулировало и городскую жизнь: квартиры выдавались бесплатно при вступлении в брак или успехах в карьере (никаких ипотек), образование – тоже бесплатное, но с оговоркой: плохо учишься – партия выберет профессию за тебя.
Постановка жизни
Ощущение искусственности преследовало постоянно. Все общение с местными жителями, разрешенное гидами, выглядело отрепетированным спектаклем. «Все, с кем мы общались, были подставными», – уверена Валентина.
Люди, часто неожиданно хорошо говорящие по-английски, произносили заученные фразы о благодарности «отцам-вождям» и о том, что их страна – лучшая в мире, а ехать куда-то еще им и не хочется.
Даже посещение православного храма в Пхеньяне (символа дружбы с Россией) и буддийского монастыря в горах Мехян не выбилось из колеи. Священнослужители, получившие чины в России, на все вопросы отвечали шаблонным «спасибо вождю».
«Никакой духовности у них нет», – констатировала путешественница. Монахи же, по ее мнению, после отъезда туристов просто переоделись в гражданское.
Один из гидов сравнил отношение северокорейцев к вождю с доверием маленького ребенка, ведущегося за руку отца. «Мне действительно показалось, что они воспринимают все как маленькие дети», – соглашается Валентина.
Остров-отель и «радиоприемник» с проводами
Безопасность туристов обеспечивалась тотально. Группу разместили в отеле на отдельном острове – «чтобы не сбежали», шутили туристы. Выход за пределы крыльца с экскурсионными автобусами был запрещен.
Вечерами предлагались развлечения (боулинг, бильярд, магазины), но после изматывающих «забегов» по программе сил не оставалось.
В номерах же стояли громоздкие тумбы, замаскированные под радио, но не ловившие ни одной волны. Заглянув за тыльную сторону, можно было увидеть пучок проводов – явный признак прослушки, по мнению туристов.
Чистота, дефицит и каре для всех
Несмотря на вопиющую бедность, Валентина отметила поразительную чистоту городов – «вычищены все пылинки и соринки». Однако это лишь подчеркивало общую убогость.
Ассортимент товаров в магазинах был минимален: два вида полотенец, один вид утюгов или телевизоров. Основное – китайский импорт или местное производство со скудным выбором.
Выделялась и унификация внешнего вида. Женщины почти без украшений, главная драгоценность – значок с вождем. Все девочки в средней школе обязаны носить каре – длинные волосы запрещены. Мужчины могут позволить себе чуть больше разнообразия в прическах, но усы и бороды под запретом.
Ценность «музея»: увидеть, чтобы понять
Несмотря на гнетущие впечатления, Валентина не жалеет о поездке. На вопрос друзей, почему не Таиланд или Вьетнам, она отвечает: «Люди, которые задают такие вопросы, просто не понимают ценности и уникальности этого опыта. Это должен увидеть каждый, ведь это настоящий музей под открытым небом!»
Эта поездка стала для нее не развлекательным туром, а глубоким, хоть и тяжелым, погружением в иную реальность, где пропаганда и контроль создают видимость идеального мира, за которой скрывается изнурительный труд, жесткие ограничения и жизнь по указке. И именно эта реальность, пробивающаяся сквозь парадный фасад, оставила в ее душе не восхищение уникальностью, а непреходящее чувство жалости к людям, живущим в этой тщательно охраняемой от посторонних глаз «крепости».
Изображение сгенерировано нейросетью Kandinsky 3.1