Шестого июня в России традиционно отмечается День русского языка. Это молодой праздник – его учредили только в 2011 году. Но даже с тех недалеких пор в России возникли многочисленные споры вокруг великого и могучего. О необходимости феминитивов, корректности поведения граммар-наци, лингвистической экспертизе оскорблений власти и обсценной лексике в публичном пространстве «ФедералПресс» побеседовал с доктором филологических наук, профессором Высшей школы экономики, главным научным сотрудником Института русского языка РАН Анатолием Барановым.
Первый вопрос, пожалуй, самый актуальный и самый резонансный. Сегодня возмущение и раздражение некоторых граждан вызывает навязывание феминитивов со стороны представительниц всевозможных женских движений. Речь идет о названиях профессий в женском роде. Как вы считаете, готов ли русский язык к словам вроде «авторка», «докторка», «депутатка»? И нужен ли в таком случае, например, «прач»?
– Слово «депутатка» я прекрасно помню и по советским временам. Оно использовалось довольно редко, но было. Но вообще это все – чистый пиар. Это не имеет никакого отношения к сути дела. Женщины, которые выступают за права, простите за повтор, женщин, корежа и уродуя русский язык «авторками» и «докторками», занимаются чем-то, что похоже на самопиар. Никто не доказал, что эти формы, например, «редактор», использованные по отношению к женщине, как-то ее унижают и создают негативный контекст, который имеет какие-то серьезные последствия. Приводят такие примеры: женщина приходит устраиваться на работу, на должность редактора, и из-за того, что грамматический род у слова «редактор» мужской, то это имеет какие-то негативные последствия для женщины – например, ее не берут на работу. Это никто не доказал. Это абсолютно не соответствует действительности.
Мы прекрасно понимаем, что в современном обществе, не только у нас, но и в Европе, и по всему миру, есть случаи, когда нарушаются права женщин. Им меньше платят, у них есть проблемы с карьерным ростом. Это существует, и спорить с этим трудно, но вместо того чтобы бороться за реальные права женщин, они (блогеры-феминистки. – Прим. ред.) устраивают перманентный хайп – как сейчас модно говорить.
Кроме того, такие преобразования в лексической и грамматической сфере русского языка имеют очень серьезные следствия для его носителей. Форма «редактор», форма «депутат», форма «директор» – эти слова не то чтобы специально обозначают лиц мужского пола. Это случаи, когда грамматически пол лица не дифференцирован. Если мне предлагают пару «редактор»/«редакторка», то я как говорящий на русском языке должен буду принудительно выбирать номинацию в соответствии с полом. А если я не знаю? Если я лично человека не знаю, а фамилия не дает информации о поле человека? Что я должен выбрать? Я выбираю какую-то форму, она оказывается ложной. Это имеет еще очень серьезные последствия для коммуникации. Ничего хорошего в этих формах, образуемых параллельно, нет.
Вместо того чтобы заниматься профсоюзной деятельностью или деятельностью по защите прав человека, феминистки говорят: «А давайте мы сейчас всех заставим говорить «редакторка». Во-первых, это абсолютное насилие над людьми, которые используют русский язык, во-вторых, это приведет к очень печальным последствиям, потому что в языке так устроено, что в целом ряде случаев мужской род не дифференцирован по отношению к полу лица, которое называет себя соответствующим словом. Если всегда говорящего заставлять выбирать определенный пол, то он попадет в сложные коммуникативные ситуации, когда будет допускать ошибки.
Я правильно понял, что, на ваш взгляд, это чисто политические заявления?
– Не политические, а рекламные. Их используют люди, которые на этом строят свой бизнес. Они так себя подают обществу. Они, по большей части, ничего другого сказать обществу не могут, кроме того что «давайте будем все говорить «редакторка». Ничего сущностного за их словами не стоит.
Часто эти персонажи, представляя себя феминистками, занимаются рекламой женских сумочек, косметики и так далее. Блогер-феминистка (не буду называть конкретных фамилий) почему-то демонстрирует детали женского туалета, вместо того чтобы ратовать за одежду типа унисекс. Вроде бы, с точки зрения феминизма специфическая одежда, привлекающая противоположный пол, квалифицируется как унизительная для женщин, так что ж ты занимаешься ее рекламой?
Хорошо, с одним движением мы разобрались. А как вы относитесь к граммар-наци – радикальным борцам за грамотность? Всегда ли нужно исправлять речь собеседника? Полезны ли такие «санитары» для общества?
– Мне кажется, что радикализм и крайности вредны в любом случае. Начнем с того, что исправлять собеседника невежливо. Если вы исправляете собеседника в конкретном разговоре, то вы относитесь к нему негативно и ведете себя по отношению к нему неуважительно, что, конечно, плохо. Во-вторых, есть сложные случаи орфографии, орфоэпии русского языка, на которые нет однозначного ответа. Эти господа могут заставить людей использовать конкретный вариант. Мне кажется, что и то и другое плохо. Должны быть какие-то пределы разумного.
Понятно, что люди, закончившие школу, должны быть грамотными, что, к сожалению, сейчас не всегда имеет место. Мои студенты пишут контрольные работы, и я вижу элементарные орфографические ошибки, которые они допускают. Эти ошибки указывают на то, что студенты, часто несмотря на высокий балл ЕГЭ, не овладели языком, их не обучили навыкам письменной русской речи.
Кстати, вы коснулись очень интересной темы. Сейчас уже можно говорить о том, что наработан существенный опыт проведения единых государственных экзаменов. ЕГЭ снижает, повышает уровень владения языком, грамотность речи? Вы не замечали, как было до ЕГЭ, как стало после?
– К сожалению, поколение ЕГЭ – это очень слабое поколение в смысле орфографии и пунктуации. Я не готов делать далекоидущих выводов, но мне кажется, что ЕГЭ, по крайней мере по русскому языку, – это абсолютная авантюра. Ничего хорошего это не дало в плане знаний русского языка. Я думаю, что подобная ситуация и с другими науками.
Может быть, в математике это оправданно, где простым тестом легко проверить знания человека. Речь не просто о том, что человек должен грамотно писать. Это очень важно с точки зрения обеспечения стабильности языковой системы, чтобы мы могли друг друга хорошо понимать. Когда я читаю текст с большим количеством ошибок, мне его трудно воспринимать.
За этим стоит очень простая вещь. Да, язык развивается. Эти изменения должны как-то фиксироваться и учитываться, но, если мы вводим какие-то изменения в орфографию и пунктуацию, они должны быть последовательными с одной стороны, с другой – они не должны быть столь радикальными, чтобы русское письмо, русская орфография и орфоэпия в одночасье не менялись.
Система коммуникации должна быть стабильной. Мы должны все ориентироваться на тексты, которые понимаем, а иначе мы сталкиваемся с такой ситуацией, когда, например, вы подписываете текст договора и не понимаете его положения, потому что документ написан на таком языке, который вы не в состоянии понять. Это очень большая проблема, так как мы постоянно вступаем в договорные отношения.
Например, вы получаете кредитную или дебетовую карту в банке. Вы подписываете соответствующий договор: «Все мною прочитано, мне положения такие-то разъяснены». На самом деле де-факто никто ничего не разъясняет, вы не имеете возможности прочитать 15-страничный договор, который вам дают. Элементарно нет времени! Тут надо что-то делать. В Британии, например, начиная с 50-х годов XX века возникали общественные движения за упрощение делового языка – в том числе языка договоров, языка законодательных актов и пр. А если мы говорим на разных языках, используем разные правила орфографии и пунктуации, то это превращается в большую социальную и культурную проблему. Замечу, что юристы, которые готовят шаблоны текстов договоров, тоже не страдают навыками русского письма – пишут так, что потом сами не понимают.
В России был принят закон о наказании за оскорбление власти. Разумеется, для определения того, является ли высказывание оскорбительным, используется лингвистическая экспертиза. Какими критериями пользуется лингвист при анализе и насколько такие методы в целом надежны? Дают ли они некую истинную картину?
– Что касается этого закона, то я считаю его антиконституционным. Кроме того, с этим законом возникают проблемы чисто юридического характера. Оскорбление – это категория, которая относится к физическому лицу. Власть не является физическим лицом. Какое может быть оскорбительное содержание по отношению к неодушевленной сущности? Это, мне кажется, решение непродуманное и вредное – в том числе для самой власти.
Что касается оскорбления, то есть свои методики, которые позволяют установить, является ли определенный речевой акт или речевое сообщение оскорбительным. Была известная 130-я статья Уголовного кодекса. Сейчас она перешла в КоАП. Оскорбление – это унижение чести и достоинства, выраженное в неприличной форме. Фактически на долю лингвиста приходится необходимость, во-первых, показать, что некоторое высказывание относится к определенному лицу (адресат оскорбления). Например, для фразы «Петров – идиот» лингвист должен установить, есть ли отнесенность негативных сведений к конкретному лицу. Да, слово «Петров» – подлежащее в этом предложении, указывающее на адресата оскорбления. Далее лингвист должен выявить наличие негативных сведений: то, что является отрицательной, негативной характеристикой какого-то лица. Это слово «идиот», употребленное не в смысле медицинского диагноза. И наконец, лингвист должен выявить, является ли эта номинация неприличной с точки зрения стилистических характеристик слова, которые используются: бранное ли это слово, неприличное, обсценное (мат) или это просторечная, жаргонная лексика. Потом специалист должен в предварительном порядке установить – соответствуют ли стилистические характеристики слова той ситуации, в которой это слово употреблено.
Если два человека пьют на кухне и один другому говорит: «Ну, ты идиот, чего же ты делаешь, ведь чайник уже закипел», – а есть ли здесь оскорбление с точки зрения статьи КоАП? Мне кажется, что нет. Если это ситуация бытового разговора двух собеседников, которые имеют одинаковый социальный статус, которые находятся в дружеских отношениях, то такая форма вполне прилична. А если, например, на судебном заседании кто-то скажет судье «идиотка», то это будет неприличная форма выражения. То есть вот такой анализ делает лингвист, и, конечно, потом на судебном заседании суд решает, является это неприличной формой выражения или нет.
Можно ли такую интерпретацию, что называется, притянуть за уши?
– Конечно. В ситуации, когда речь идет о власти, это полное безумие. Вот у нас сейф здесь стоит или шкаф. Что я могу оскорбительного сказать об этом шкафе? Что он старый, что он разваливается, что у него облупилась краска. Это будет неприличная форма выражения по отношению к этому шкафу или сейфу? Очень странная идея.
Власть не является одушевленным субъектом! Мы, конечно, можем переносить на нее какие-то свойства физического лица, но это будет метафорический перенос. По сути, у неодушевленной сущности нет ни чести, ни достоинства. Ее невозможно оскорбить. С другой стороны, каждый конкретный представитель, например, губернатор, если его оскорбили, имеет право подать в суд по той же статье об оскорблении, но не власти, а его лично.
Пожалуй, самое глубокое потрясение русский язык пережил в 90-х, когда его наводнили всевозможные неологизмы и заимствования. Изменилась ли ситуация, на ваш взгляд, сегодня и с чем это связано?
– Это происходит неизбежно, потому что это тенденция глобализации. Это не только следствия девяностых годов или периода перестройки. Россия худо или бедно становится частью мира. Сейчас появились элементы изоляции, но в любом случае глобальные тенденции ощущаются.
Вот мы обсуждали ЕГЭ. ЕГЭ – это следствие реформ образования, которые были инициированы Болонским процессом. Это все влияние Европы и мировое влияние. Естественно, что многих категорий экономических, политических и социальных не было в русском языке, потому что не было таких реалий.
Это постоянный процесс, но ничего страшного в этом нет, потому что русский язык неоднократно испытывал очень серьезные влияния. В XIX веке это было влияние французского языка. Наблюдалось в разное время влияние немецкого языка, голландского языка во времена петровских реформ. Что-то русский язык усваивает, что-то отбрасывает. Это совершенно естественный процесс.
По вашему мнению, не нужно соглашаться с теми, кто ищет в этом во всем негатив?
– А что здесь негативного? Это же не меняет сути русского языка. Не меняет грамматику русского языка, не меняет его лексическую систему. Потрясения основ нет.
Как влияет на современный русский язык общение людей в интернете? Можно ли сказать, что Сеть показывает, обнажает безграмотность населения?
– Да, это, безусловно, так. Это сильное влияние, которое имеет последствия, в том числе для функционирования русского языка. Еще где-то в начале XX века его предсказал академик Николай Марр. Он типолог, творец нового учения о языке, идеологически обоснованного, которое нанесло большой вред лингвистике, но он, будучи очень неглупым человеком, а в некоторых отношениях гениальным, сказал, что в какой-то момент нашу обычную цивилизацию, которая основана на языке, заменит визуальная цивилизация. Она будет использовать в качестве компонента общения изображение. Сейчас мы видим, что настает такой этап, когда влияние изображения, визуальной части сообщения оказывается очень важным и в значительной мере заменяет его вербальную составляющую. Ну а сами вербальные сообщения становятся короткими. Мы видим: и в социальных сетях, и в мессенджерах, и в эсэмэсках есть средства ограничения длины этих сообщений. С другой стороны, трудно на смартфоне набивать какие-то тексты. Это обычно пользователи не делают.
Язык интернета – это язык, который стоит между устным языком и письменным, которым пишут журналисты, на котором мы читаем книжки. Общение сводится к очень кратким репликам письменного характера. Из-за этого люди теряют навыки письменной речи, а ЕГЭ не стимулирует понимать и писать длинные тексты. «Слишком много букв» – одна из стандартных реакций пользователей в социальных сетях. А почему много? А потому что люди не в состоянии понимать даже относительно небольшие тексты. Они даже могут их прочитать – ведь знают буквы, алфавит, они складывают из букв слова, могут произнести написанное, но они не в состоянии понять и проинтерпретировать содержание.
Я сталкиваюсь с этим постоянно, поскольку занимаюсь лингвистической экспертизой. Огромное количество судебных дел связано с тем, что люди не понимают письменного текста. Они заключают какие-то договоры, пишут завещания, составляют распоряжения, но не понимают содержание текста, то есть пишут, не понимая, что пишут. Это одно из очень печальных последствий речевых практик социальных сетей интернета.
Ну и, конечно, язык интернета раскачивает грамматику, раскачивает лексику, орфографию и пунктуацию. Даже когда я сам пишу эсэмэски, то игнорирую многие запятые, которые вроде бы надо ставить, а иногда смартфон меня неправильно поправляет, и я не успеваю это отследить, и сообщения идут с ошибками. Это очень сильное влияние и в основном, как мне кажется, негативное.
Из второй части интервью, которая будет опубликована завтра, читатели «ФедералПресс» узнают о том, могут ли стикеры и смайлы заменить текст, стоит ли считать мемы особым литературным жанром, оказывают ли влияние современные писатели на русский язык и многое другое.
Фото: ФедералПресс / Виктор Вытольский