В Челябинской области более чем вдвое сократилось количество людей, которые пострадали от последствий аварии в Чернобыле в 1986 году. Тогда, напомним, взорвался один из реакторов атомной электростанции близ города Припять. Многие ликвидаторы последствий трагедии и жертвы тяжело болеют и умирают в возрасте до 60 лет. Такие данные приводит региональный «Союз Чернобыль». Сегодня эти люди сравнивают те события с войной и говорят, что им снова приходится воевать – уже за свои права. Об эхе чернобыльского взрыва на Южном Урале в интервью «ФедералПресс» рассказал председатель челябинского регионального отделения организации «Союз Чернобыль» Николай Слугачев.
«Знали, на что идем, но отказаться было нельзя»
Николай Николаевич, как вы попали в Чернобыль и понимали ли степень риска?
— Я работал на Челябинском тракторном заводе, занимался радиоуправляемыми тракторами. Туда меня направили в августе. Мы попали в самое пекло. Работали до октября. Задача была обеспечивать функционирование тракторов – от радиоуправляемых до специализированных, которые должны были работать в условиях радиационного заражения.
Половина тех, кто там оказался, не понимали, что происходит и насколько это опасно. Было много призванных по линии военкомата. Мы же получили разнарядку на предприятии и знали, на что идем, но отказаться было нельзя. Но знаете, наши люди что на войне, что на той ликвидации аварии АЭС показывали себя всегда с лучшей стороны. У нас была возможность сравнить с другими: половина призывников прибалтийского флота разбежалась.
Какими там были бытовые условия?
— В основном жили в палатках. Была гостиница в Чернобыле, некоторых размещали на базах отдыха, в тридцатикилометровой зоне. Рядом были выселенные дома, но туда же нельзя было заезжать. Жили в отрядах. Все, кто приезжал в Чернобыль, теряли статус гражданских. Минобороны было основным заказчиком работ.
В прошлом году в прокат вышел фильм «Чернобыль». Как восприняли его вы, участники тех событий?
— С одной стороны, хорошо, что к этой теме привлекли внимание. Хотя замалчивание чернобыльской темы в России и порождает выход в свет подобных «шедевров» зарубежного кинематографа. В прошлом году в день катастрофы, в апреле, это событие, можно сказать, никак не освещалось, не было никаких памятных мероприятий. А что касается фильма, то я бы не назвал его документальным. Многое из того, что там показано, было не так на самом деле. Когда он вышел, мы даже были возмущены. Это тоже переписывание истории.
Вернемся к вашей истории. Чем вы занимались на станции?
— Мы работали на самом реакторе и непосредственно рядом с ним. Хотя у него стенка восемь метров, но за ней были не микрорентгены и не миллирентгены, а сотни рентгенов. Наша техника и технологии были рассчитаны на ликвидацию последствий атомного взрыва, дезактивацию и так далее. А тут этот взрыв растянулся на месяцы. Реактор пыхтел как котел и периодически выбрасывал то, что в него сбрасывалось с вертолетов на первом этапе ликвидации аварии, но уже с высокой степенью радиационной зараженности. Таким образом, ее поступление было постоянным. Эти частицы не уходили, мы дышали ими постоянно. После работы дозиметрист нас обследовал – норма была превышена, мы шли в душ, потом полностью переодевались. И так несколько раз за день. Даже в армии такого не было. Постоянно надевать новые сапоги и ботинки – это большая нагрузка для ног.
Итак, мы должны были обеспечивать работу тракторов. Основная нагрузка ложилась именно на челябинские машины. Многие были не приспособлены для работы в таких условиях, ломались даже те, которые создавались под радиацию. Был случай, когда два трактора нормально справлялись, а третий никак не шел. Мы три дня ломали голову. Оказалось, на нем установлена новая тепловозная дизель-электрическая схема. Вместо катушек там стояли диоды, и радиация их попросту пробивала. Мы заказали старую панель. Нам ее где-то на свалке нашли, прислали. После установки трактор пошел.
Приходилось списывать новые радиоуправляемые трактора, Т-130. Их невозможно было использовать в таком режиме. Трактор был хорош на полигоне, когда им управляли как игрушкой на испытаниях. Но на практике управлять им, сидя в бронетранспортере с маленькой щелкой вместо окна, было невозможно. Надо было видеть обстановку вокруг, слышать звуки работы двигателя. Всех систем. Поэтому приходилось работать и водителям. Все получали огромные дозы облучения.
Был у меня такой случай. Трактор должен был от движения джойстика направо повернуть, а он поехал прямо, проломил стену, провалился. А дело в том, что радиация влияет на полярность. Диоды, полупроводники и прочие [детали] высокую радиацию не выдерживают, теряют ориентацию.
Людям, которые работали в таких условиях, просто необходима поддержка. Но почему-то некоторые считают, что мы на курорте, видимо, побывали. Поэтому мы решили бороться за свои права.
«Нас будто нет»
Как давно существует ваша организация и сколько человек в ней состоит?
— Организация работает с 1991 года, я ее возглавляю с 1993-го. Члены нашей организации – это люди, которые подверглись воздействию радиации. Изначально это были свыше шести тысяч чернобыльцев. Из них чуть более половины жили в Челябинске, остальные – по области. Очень много людей было из Златоуста, потому что на базе златоустовского химполка формировался наш уральский полк, который непосредственно принимал участие в ликвидации последствий аварии в Чернобыле. Потом к нам стали присоединяться пострадавшие от радиации на «Маяке», а также военные.
Чем вы занимаетесь в регионе?
— Изначально занимались тем, что добивались принятия закона о социальной защите лиц, подвергшихся радиационному воздействию. В 1993 году он был принят. В дальнейшем вся наша деятельность стала связана с тем, что мы добиваемся исполнения закона. Когда я бываю за рубежом, народ этому удивляется: говорят, что закон должен действовать априори.
Закон достаточно хороший, включает много социальных льгот, но когда доходит до регионального уровня, начинаются проблемы. Когда главой города был Вячеслав Тарасов, было очень хорошо. Он выплачивал компенсацию льгот из городского бюджета, а потом эти средства возмещались из федеральной казны. С приходом Юревича работа с нашей категорией граждан прекратилась. Эти траты прописаны в бюджете ежегодно, но каждый раз эти средства перераспределяются на другие нужды, другим льготникам.
Давно перестали исполняться не только нормы закона, предполагающие финансовую поддержку. Вы хоть раз видели в поликлинике табличку, на которой было бы написано, что чернобыльцы обслуживаются без очереди? Нет! А это прописано в федеральном законе. Нам на различных совещаниях обещают, что все исправят, но воз и ныне там.
Может быть, ликвидаторов обслуживают в специализированных госпиталях?
— Раньше было предусмотрено ежегодное санаторно-курортное лечение. В Челябинской области в свое время было принято решение передать нам так называемые обкомовские дачи. Там был организован хороший центр реабилитации. В нем обслуживали и маяковцев.
Однако работало это все недолго. Когда мэром стал Михаил Юревич, многие льготы перестали предоставляться. Что касается медицинской помощи, в областной больнице был закрыт стационар для нас на 30 коек. Его так и не восстановили. Позже было принято решение организовать медицинский центр на территории областной больницы.
Сейчас многих направляют на диспансеризацию в обычные поликлиники. Но там нет таких специалистов, которые должны быть для работы с зараженными радиацией.
А с какими проблемами в здоровье сталкиваются ликвидаторы?
— Их много. Скажу лишь, что сейчас меньше трех тысяч человек осталось в живых. Сегодня чернобыльцам в среднем около 60 лет, и то половина до этого возраста не дожили.
Законом также предусмотрено обеспечение жильем. Эти требования исполняются?
— Да, в законе есть такой аспект, предусмотрено выделение на эти цели федеральных средств. Когда-то давно черннобыльцам, нуждающимся в улучшении жилищных условий, давали квартиры. Город их покупал, потом возмещал эти издержки из федерального бюджета. Но потом, при принятии нормы о монетизации льгот, эта статья из закона была вычеркнута.
Есть решение Конституционного суда, которое подтверждает большинство наших льгот, и прежде всего на жилье. Но даже несмотря на это добиваться его предоставления приходится годами. Сейчас новый премьер-министр подписал документ о выдаче чернобыльцам сертификатов на жилье.
Я с 2013 года пытаюсь получить квартиру. Жилищная районная комиссия рассмотрела мое заявление и сказала, что я должен быть малоимущим. Но как это возможно, если моя чернобыльская пенсия в два раза больше, чем обычная. Суд вынес решение, что на чернобыльцев это требование Жилищного кодекса не распространяется. Опять написал заявление в администрацию, потребовали предоставить свидетельство о рождении, которое я потерял. Восстановил. Говорят, нет: тебя прописали в квартире, которую ты снимаешь. Но ведь это нигде не оговаривается. Выиграл очередной суд спустя два года спора. Город снова начал тянуть до окончания срока приема документов на следующий год. Придется ждать.
В организации«Союз Чернобыль» накопилось множество переписок с чиновниками и судебных решений
Ваш случай – исключение или другие ваши товарищи сталкиваются с аналогичными проблемами?
— Это общая проблема. Меня многие спрашивают, что делать в таких случаях. Так же советую идти в суд, помогаю с подготовкой, в процессе.
А есть ли положительные примеры? Жители Челябинской области получали положенные им по закону квартиры?
— Есть! Только чтобы этого добиться, проходит лет пять. Есть несколько случаев, когда суд выносил положительные решения, но люди умирали, не дождавшись этого.
Одна женщина, из категории маяковцев, умерла за два дня до того, как суд вынес решение в ее пользу. Законом предусмотрена поддержка не только пострадавших от радиации, но и то, что эти нормы распространяются на три поколения. То есть ее дочь и внучка имеют право на эту квартиру. Понимаете, на генетическом уровне заболевания развиваются и у детей. Но что-то получить детям тяжело.
В Копейске мужчину незаконно сняли с очереди на квартиру. Городской суд его поддержал, областной вынес решение вернуть дело на новое рассмотрение, и та же, первая, судья в пять минут изменила вердикт. Да, большинство судов мы выигрываем, но это очень сложно.
Какова сейчас ваша основная цель? Вы хотели бы каких-то изменений в законе или в практике его применения?
— Мы хотели бы упростить его применение, конечно. К примеру, сейчас у нас законом предусмотрена льгота – 50 процентов скидки на оплату коммунальных услуг, причем распространяться она должна и на членов семьи чернобыльцев. Но наши структуры игнорируют эту норму.
Или другой пример. Нам предусмотрено дополнительно 14 дней оплачиваемого отпуска. На работе меня отпустили, дали все справки о зарплате, но даже через несколько месяцев соцзащита не компенсирует эти расходы. И ничем это не объясняют.
Есть постановление законодательного собрания Челябинской области о том, чтобы освободить чернобыльцев и ряд других категорий от взносов за капитальный ремонт. И это тоже не работает на практике. Особенно сложно с частными компаниями, поставщиками ресурсов, например, когда расчеты идут напрямую.
Отняли и право на бесплатный проезд в общественном транспорте. А были времена, когда по своему удостоверению ликвидатора мог бесплатно ездить в Москве, в бывших советских республиках.
Сейчас путевки в санатории дают раз в три года. Отправляли в Кисловодск. Но врачи не советуют нам туда ездить, так как проблематично проходит акклиматизация. Нам нужен свой хороший и доступный санаторий. Такой есть на Смолино, но он не аттестован.
На все наши претензии и обращения даются формальные ответы. Нам перечисляют статьи закона, которые мы и так знаем. Просим реального решения проблем. И нужно снова принять региональную программу поддержки ликвидаторов и пострадавших от радиации в Чернобыле, действие которой закончилось в 2015 году. Говорим об этом депутатам, но нас не слышат. Будто нас нет.
Сегодня есть еще один несправедливый факт. Это уровень пенсионного обеспечения работников атомной промышленности и нас, ликвидаторов. Те, кто работал на предприятии и, грубо говоря, косвенно причастен к трагедии, получают в четыре раза больше, чем те, кто устранял последствия. При этом они работали в защищенных условиях, на их рабочих местах, очевидно, соблюдались меры безопасности. А мы получили сразу высокую дозу радиации, ведь попали в самое пекло и работали до закрытия реактора саркофагом, приняли весь удар на себя. При этом наша пенсия в четыре раза ниже, чем у работников станции.
Как, по вашим наблюдениям, обстоят дела в других регионах, соседних с Челябинской областью?
— Намного лучше. В Свердловской области больше льгот. Некоторые южноуральцы едут в Курганскую и Свердловскую область, там прописываются и получают льготы.
Да что льготы? Задумали мы поставить памятник пострадавшим ликвидаторам радиационных катастроф. Просил место на Аллее Славы. Отослали нас за церковь, которая на улице Кирова. Поставили булыжник, и он уже лет 12 там стоит. Памятника так и нет. Это показатель отношения. А ведь нас не спрашивали, хотим ли мы идти туда травиться. Никто не знал даже, вернется ли из Чернобыля домой, как с войны. Через нас не просто проходили рентгеновские лучи, а мы дышали всеми металлами, которые содержались в выбросах. Они осели в наших организмах. Здоровье потеряли. И хотим только то, что нам причитается по закону.
Ведь мы же не просим денег от области. Деньги-то предусмотрены федеральные. Надо только грамотно оформлять документы и правильно эти средства использовать.
Фото: ФедералПресс/Елена Мицих