В Конституцию России внесена поправка о том, что Российская Федерация принимает меры по поддержанию и укреплению международного мира и безопасности, обеспечению мирного сосуществования государств и народов, недопущению вмешательства во внутренние дела государства. Она дала основания политологам на Западе, да и в самой России спекулировать на теме растущей экспансии нашей страны в мире. Так ли это? И какие задачи в сфере безопасности стоят перед Россией? Об этом в интервью «ФедералПресс» рассказал главный редактор журнала «Национальная оборона» Игорь Коротченко.
Игорь Юрьевич, повлияет ли данная поправка в Конституцию на внешнюю политику России? Можно ли сказать, что мы теперь в исключительных случаях сможем оказывать военную и иную помощь народам, которые подвергаются агрессии или геноциду без призыва официального правительства страны? Как известно, американцы практикуют это сплошь и рядом, если, по их мнению, где-то «страдает демократия».
—Нет, мы по-прежнему основываем свои действия, в том числе в сфере военной помощи другим странам, на международном праве. Поэтому мы не втягиваемся в авантюры, подобные тем, которые затевают США. У нас спокойная политика. Мы присутствуем там, куда нас позвали, и мы согласились с тем, что это необходимо в целях безопасности. Причем безопасности не только другой страны, но и самой России.
В этом смысле хороший пример – Сирия. Там мы не осуществляем внешнеполитическую экспансию, а защищаем свои национальные интересы и интересы наших союзников. При этом в Сирии мы не просто приняли участие в разгроме террористических структур и поддержали правительство Башара Асада. Мы имеем там две первоклассные военные базы: это военно-морская база в Тартусе, которая сейчас расширяется и обустраивается, и база воздушно-космических сил России в Хмеймиме. Для нас это важнейшие точки геополитического присутствия. Учитывая радиус действия современного высокоточного российского оружия, мы держим под контролем весь Ближний Восток, Северную Африку и южный фланг НАТО.
И это не для того, чтобы угрожать кому-то. Данные базы – исключительно сдерживающий фактор для любителей решать геополитические вопросы без оглядки на суверенитет других стран и международное законодательство. В целом мы видим, что Россия осуществляет разумную и взвешенную политику без бряцания оружием и без повторения ошибок советского периода.
Какие ошибки вы имеете в виду? Чего мы теперь научились избегать?
—К примеру, крупной ошибкой было участие в гражданской войне в Афганистане в том формате, в котором оно было осуществлено. Кроме того, в советское время было слишком масштабное военное присутствие в самых разных регионах мира, откуда потом пришлось уйти. То есть средства тратились на обустройство военных баз большие, в итоге в одночасье это все было потеряно.
Сейчас наша геополитическая стратегия более сбалансирована. Она основана и на военных, и на политических, и на экономических факторах. Наша политика стала прагматичнее, мы не помогаем любым странам, которые заявили о том, что они хотят от нас военной помощи. Мы не занимаемся, как прежде, бесплатными поставками оружия в отдаленные страны. Исключение – оказание безвозмездной военной помощи странам ОДКБ. Таким, например, как Таджикистан и Киргизия. Мы заинтересованы в том, чтобы они были готовы самостоятельно отражать вторжения террористических групп из того же Афганистана. В другие страны мы оружием поставляем на коммерческой основе, получаем в бюджет страны хорошие деньги.
До того как Россия оказала военную помощь правительству Сирии, на правительстве Башара Асада большая часть политологов уже ставила крест. В итоге нам удалось сорвать план по превращению Сирии в очередной очаг международного терроризма и одновременно – в плацдарм для наступления на Иран. Можно ли сказать, что в данном случае американцы и не только они получили хороший урок и уже на примере Сирии лишний раз подумают, вмешиваться ли в очередную военную авантюру за тысячи километров от своих границ?
—В Сирии главным образом мы решали свои задачи. Задача продемонстрировать силу всему миру напрямую не ставилась. При этом, безусловно, сирийская операция повысила влияние и авторитет России в ближневосточном регионе, в исламском мире, да и в мире в целом. Мотивы наши в первую очередь были в том, чтобы не дать Сирии превратиться во второй Афганистан.
Очевидно, что активность террористов в ближайшем будущем была бы канализирована в южное подбрюшье России. В Центральной Азии возник бы новый очаг напряженности. Для нас это было бы критической ситуацией. Поэтому в Сирии мы решили действовать на опережение. И действовали эффективно. Никто не ожидал, что мы сумеем, по сути дела, точечными действиями остановить большой пожар.
Это стало возможно как благодаря грамотному генералитету, так и благодаря значительно возросшему уровню армии. По большому счету советская армия к войне в Афганистане оказалась не подготовлена должным образом. А российская армия в 2008 году оказалась не в полной мере готова даже к войне с небольшой грузинской армией. Поскольку грузинские военные подразделения, напавшие на Южную Осетию, были более насыщены средствами связи, радиоэлектронной борьбы. Хотя мы и разгромили грузинскую армию, произошло это в основном благодаря героизму российских военнослужащих, а не благодаря техническому превосходству. В Сирии все совсем иначе. Мы отлично провели операцию, испытав новые вооружения в реальных боевых условиях – это важный фактор.
Кроме того, Россия проявила себя как ответственный союзник. В Сирии мы оказались на высоте не только в военном отношении. Например, США, разгромив верные Саддаму Хусейну войска, увязли в Ираке, не сумели наладить там мирную жизнь. Точно так же и в Афганистане. То есть формат посткризисного урегулирования ими не учитывался. А мы в Сирии с самого начала разделили операцию на две стадии. Первая – разгром террористических организаций на территории этой страны. Вторая – посткризисное урегулирование, которое в современном мире не менее, а может, и более важно, чем военная победа. То есть необходимо купировать последствия гибридной войны в сжатые сроки. И мы с этой задачей справились, это все признают сегодня, включая американцев.
То, что мы так эффективно отработали, отобьет желание у тех же американцев попытаться устроить новую «Сирию» где-то в Центральной Азии?
—Нет, не отобьет. Иллюзий быть не должно. Я уже говорил о том, что сегодня одним из главных средств воздействия на геополитических противников являются форматы гибридной войны. И даже цветные революции рассматриваются как новый инструмент боевых действий. Для США дезинтеграция постсоветского пространства, включая Россию, остается одним из приоритетов внешней политики. Они не оставят попыток максимально нас ослабить, противостояние будет продолжаться. Это прежде всего обусловлено фактором глобальной экономической и политической конкуренции в мире. Войны становятся все более экономически обусловленными. Военные действия превращаются во вспомогательный фактор к экспансии, которая осуществляется информационными, экономическими и другими способами. И американцы будут использовать все форматы, чтобы попытаться нас ослабить.
В связи с этим вопрос – достаточно ли мы уделяем внимания постсоветскому пространству?
—Я считаю, что по-прежнему недостаточно. Мы не используем в должной мере фактор «мягкой силы», в отличие от тех же американцев. В странах СНГ у нас должны быть такие послы, каким был Михаил Бабич, который очень эффективно работал в Белоруссии, которого отозвали из-за давления официального Минска. Британские, американские послы, как правило, большие профессионалы. Они активно работают с элитами стран, где исполняют свои обязанности. Наши послы должны быть такими же. И как раз Бабич вел активную наступательную работу, точно так же, как это делают западные дипломаты. В нее входит как формирование информационной повестки дня, так и активный отклик на события в стране пребывания. Это не означает вмешательства во внутренние дела другого государства, но послы должны всячески акцентировать интересы своей страны.
У нас отрицательный пример перед глазами – Украина. И Виктор Черномырдин, и Михаил Зурабов мало что делали для того, чтобы это государство было настроено на геополитическое сотрудничество с нами. В результате мы имеем враждебно настроенную к нам Украину. Это пример того, что нам не нужны на дипломатических должностях пенсионеры, которые «досиживают» свою карьеру и боятся резких движений. Поэтому на постсоветском пространстве нам надо усиливать все компоненты своего влияния.
А новые военные базы на постсоветском пространстве России нужны? Одно время активно обсуждался вопрос о военной базе в Белоруссии.
—Что касается Белоруссии, вопрос этот закрыт. Президент Александр Лукашенко не хочет там российской военной базы. Но надо понимать, что Россия делает ставку на точечное военное присутствие. У нас есть военные базы в Армении, в Киргизии. В Белоруссии есть несколько военных объектов. В частности, РЛС контроля пусков баллистических ракет.
Нам не надо большой сети военных баз за пределами своих границ. Полноценная военная база – очень дорогое удовольствие. Еще раз акцентирую: ставку надо делать на усиление боеспособности других стран ОДКБ. Например, в Таджикистане у нас критически важный объект: узел оптико-электронного контроля «Окно», позволяющий наблюдать за происходящим на околоземной орбите в космосе. А в Киргизии находится наша авиационная база «Кант». И мы заинтересованы, чтобы армии этих республик были достаточно боеспособными, чтобы, в том числе, помогать в защите этих стратегических объектов.
Кстати, сами таджикские военные говорят о том, что боеспособность их армии, благодаря помощи России, растет. Вы согласны с этим?
—Она растет в том числе и потому, что мы бесплатно туда поставляем оружие. Это, конечно, не ультрасовременное вооружение, но вполне эффективное для того, чтобы бороться с террористическими группировками. России сейчас необходимо сосредоточиться на создании новых военных объектов на своей территории, в том числе в арктической зоне.
Кстати говоря, насколько прочны наши позиции в Арктике? Не только США, но и Китай оспаривают то, что вся территория Северного морского пути – это зона исключительных национальных интересов России.
—В Арктике мы должны по-прежнему исходить из своих национальных интересов, жестко пресекая попытки сделать российский арктический сектор зоной «международной ответственности». У всех арктических стран есть свои сектора, и мы не претендуем на то, чтобы усиливать там свое влияние. Для укрепления наших позиций в Арктике мы должны укреплять инфраструктуру – как военную, так и промышленную. Мы, собственно, этим активно занимаемся. В частности, развиваем компонент противовоздушной обороны. В Арктике появляются новые РЛС, способные на глубине 600–700 километров обнаруживать воздушные цели. То же самое и с системами ПВО. Сейчас идет установка зенитно-ракетных комплексов С-400 в арктических регионах. Они уже, например, развернуты на Новой Земле. А для прикрытия военных объектов в Арктику перебрасываются арктические зенитно-ракетные комплексы «Тор-М2ДТ». Важно, что эти комплексы обладают высокой проходимостью в арктических условиях: они обладают высокой степенью автономности, и даже при температуре ниже 50 градусов экипаж находится в комфортных условиях и способен осуществлять выполнять поставленные боевые задачи.
Важно отметить и то, что Северный флот в этом году получил новый статус: он фактически приравнен к военному округу. А значит, сделана ставка на повышение его эффективности и расширение стоящих перед ним задач. Ну и само собой, мы остаемся лидерами в области ледокольного флота. Арктику мы прикрываем не для того, чтобы пугать кого-то. Это регион, важный для экономического развития нашей страны на десятилетия и века вперед. В том числе с точки зрения добычи углеводородов. Поэтому мы будем пресекать поползновения на тему, что Арктика – достояние всего человечества, которые звучат из США и не только. Но надо понимать, что для удержания Арктики в полной мере нам важна и экономическая составляющая. А для этого нужно запустить и сделать экономически выгодным маршрут переброски грузов по Северному морскому пути.
Фото: ФедералПресс / Евгений Поторочин