В Екатеринбурге сегодня вспоминают поэта Бориса Рыжего, который ровно 23 года назад покончил с собой. В сентябре будет отмечаться его 50-летие, к этому времени власти планируют назвать в честь поэта сквер в микрорайоне Вторчермет, где он провел свое детство. О том, в чем секрет стихов Бориса Рыжего, почему он «забыт» современными литераторами и за что его любят екатеринбуржцы, «ФедералПресс» рассказала поэтесса Нина Александрова:
«На мой взгляд, Борис Рыжий не успел написать свои лучшие стихи. У него все еще было впереди: он успел разработать в своих текстах очень любопытный художественный метод. Он взял классическую просодию поэзии Серебряного или даже Золотого века, то, как текст организован, как он «работает», – и добавил к этому беспощадный «дух времени» девяностых.
Нужно заметить, что наши старшие коллеги-поэты в конце 1980-х и начале 1990-х открыли весь тот пласт литературы, который мы сейчас проходим в средней школе: им пришлось находиться в одном смысловом поле не только со своими ровесниками, но и с Цветаевой или Вячеславом Ивановым, тексты которых массово хлынули со всех сторон в культурное пространство. То же самое касается поэзии русской эмиграции, которая вообще только тогда была возвращена в поле видимости. То есть слом всего окружающего мира в 1990-е совпадал со сломом литературной традиции в голове поэтов того времени. А вот Рыжий наследовал не авангардистам, а самым что ни на есть классикам, пытаясь «натянуть» старый прекрасный способ говорить, специальный язык поэзии на непоэтичную реальность его времени.
Я много общаюсь с современными поэтами и читаю много их книг, и мне кажется, что наследие Бориса Рыжего совсем растворилось. Часть молодых поэтов находится в рамках конвенциональной «красивой» поэзии, но тексты Рыжего с их бесприютной реальностью не укладываются в эту парадигму. Такие поэты скорее работают в рамках суггестивной лирики с максимально затемненным проговариванием собственных переживаний. А если мы возьмем неконвенциональных авторов, то они занимаются поисками языка, пытаются деформировать этот язык, чтобы отразить актуальные переживания. Буквально сегодня я писала рецензию на молодую поэтессу Варвару Недеогло – чтобы передать сильные эмоции, она использует цифры, символы каких-то алфавитов, псевдославянскую вязь. В то же время популярны документальное письмо, прямое высказывание – но это то, что было либо позже Бориса Рыжего, либо, скажем так, параллельно ему.
Но если трудно сказать, что тексты Бориса Рыжего значимы для поэтов, то они точно значимы для читателей. Происходит двойное узнавание: с одной стороны, это не какие-то непонятные символы, через которые надо продираться, а «нормальная» поэзия, какой ты ее всегда себе и представлял. А с другой стороны, там какие-то жуткие ситуации, тоже очень узнаваемые, потому что большая часть людей застала девяностые или двухтысячные, которые были их прямым продолжением. Я очень хорошо помню, как сама впервые столкнулась с текстами Бориса Рыжего, когда училась на первом курсе Уральского университета. Меня тогда очень царапало это несоответствие формы и содержания, которое Рыжий сделал основным художественным приемом.
То, что именно такие тексты становятся частью культурного кода Екатеринбурга, очень символично. Тут с одной стороны Храм-на-Крови и святая Екатерина, с другой – конструктивизм, с третьей – бажовская мифология. И Рыжий со своей странной поэзией очень хорошо ложится на роль гения места. Даже не просто на Урале, а именно в Екатеринбурге его тексты слышатся по-новому. Его родной Вторчермет – это бесприютный и жуткий район: жировой комбинат, руины разрушенных домов. Но я как ребенок девяностых прекрасно помню, как возникает магия, ощущение волшебства от соприкосновения с такими местами, которые будто бы хранят какую-то тайну».
Фото: ФедералПресс / Александр Калинин
Эксклюзивы «ФедералПресс»