Работа нефтяников связана со многими опасностями как для жизни самих буровиков, так и для природы. В числе прочих – аварии на скважинах. О бюрократических сложностях и опасностях работы, уникальном оборудовании и успешности такого бизнеса – в интервью «ФедералПресс» с начальником аварийно-спасательного формирования – первым заместителем генерального директора «Юграпромбезопасности» Михаилом Бугровым.
«Не то что бюрократия мешает, а скорее ее отсутствие»
Когда и как появилась ваша компания?
— В 2015 году в компании появилось аварийно-спасательное формирование в соответствии с текущим законодательством и по согласованию с округом. Мы подали заявление в аттестационную комиссию Минэнерго, и нас аттестовали как аварийно-спасательное формирование, которое может проводить противофонтанные работы в соответствии с ФЗ 151.
В нашей работе, с одной стороны, все должно соответствовать законодательству, но с другой – в нем очень много дыр, и мы вынуждены выходить из положения.
Бюрократия мешает работать?
— Не то что бюрократия мешает, а скорее ее отсутствие. В частности, при аттестации на противофонтанные работы нет никаких нормативов по оснащению части и по укомплектованию ее личным составом, по профподготовке спасателей. С каким базовым образованием мы должны принимать спасателей на работу? Раньше это четко регулировалось – был список профессий, из которого требовалось выбирать спасателей на такие виды работ. Сейчас опереться не на что. Все, что есть, – общий ФЗ 151, где оговорено, что спасатель должен иметь среднее образование и у него не должно быть медицинских противопоказаний. И это актуально для любых спасателей, хоть коммунальных служб. Сейчас все опирается только на наш собственный опыт.
Как и наше оснащение специальными аварийно-спасательными средствами. Все оно – результат наших разработок. Мы его, конечно, демонстрируем, но никому не даем «списывать», так как это наша интеллектуальная собственность. Оснащение формирования основано только на опыте. Специальные приспособления, не только у нас, разрабатываются теми же аварийно-спасательными формированиями, что и ведут работы.
Вся деятельность противофонтанных служб поставлена на коммерческие рельсы. Сейчас принято говорить, что мы обслуживаем предприятия. Это не так. Никого мы не обслуживаем, а защищаем недра и гражданское население от последствий техногенных аварий в результате деятельности нефтяных компаний.
В том числе и поэтому мы особо не делимся нашими наработками, чтобы не рождались псевдоконкуренты, потому что уже аттестованных шарлатанов на данный момент очень много. Нефтяникам такие формирования на руку, так как они дешевые. Мы считаем, что такое положение дел нарушает конкуренцию между опытными участниками при разыгрывании тендера.
А наличие таких формирований-шарлатанов обусловлено дырами в законодательстве?
— Именно так. Не сказать, что более строгие требования сделают из нас монополистов, потому что нельзя сказать, что противофонтанных служб по России не хватает, но это вызовет прогресс в технологии ликвидации аварий, так как на данный момент в результате тендерной работы и бесконечной борьбы за снижение стоимости деньги идут на содержание баз и зарплату спасателям, а не на разработки. Все это осталось в наших руках, но средств на это у нас практически нет.
Сейчас мы работаем с оборудованием, которое разработали сами. Оно достаточно простое, но изготавливается в единичном экземпляре и для нас стоит достаточно дорого.
А если речь идет не об инструментах и специальных приспособлениях, а о спецтехнике, например, тяжелых бульдозерах и прочем, для растаскивания раскаленных частей упавшей буровой вышки, – нам она не по карману. Даже у нефтяников не всегда она есть. Видимо, организации, которые могут предоставить услуги дорогостоящей спецтехники, также не могут выполнить условий тендера из-за низкой максимальной начальной цены контракта или в силу других причин.
«Аварийно-спасательное формирование в нашей компании – практически дотационное»
Сколько у вас подразделений? Где они расположены?
— В компании четыре отряда: в Сургуте, Нижневартовске, Ноябрьске и Иркутске. Отряд – это структурное подразделение, полностью готовое самостоятельно приступить к ликвидации аварии. Достаточно сложно поддерживать эту структуру; если где-то мы не выиграли договоры, то содержать эту гвардию становится накладно.
Сколько человек работает в аварийно-спасательных отрядах? Какая у них подготовка?
— Первичное обучение спасатели проходят в нашем учебном центре в Нижневартовске, у нас есть лицензия на образовательную деятельность. Всего в нашей организации 78 аттестованных специалистов-спасателей.
В течение всего года у нас идут тренировки на базах – там имеются тренировочные устья, занятия проводятся каждую пятницу. Спасатели отрабатывают навыки монтажа спецоборудования на устье, взаимодействие между собой. Последнее очень важно, так как монтаж происходит вглухую – только визуальный контакт, так как на устье сильный шум.
Как складываются отношения с другими противофонтанными подразделениями?
— Мы общаемся с теми, кто реально работает. Мы делимся опытом, приглашаем друг друга на учения, тренировки. Хвастаемся новыми разработками. Более того, наша организация изготавливает аварийно-спасательное оборудование для ликвидации открытых фонтанов, и мы их поставляли даже в госучреждения. Были и такие фонтаны, где мы работали вместе. Например, в Республике Коми встретилось целых шесть противофонтанных служб. Моменты взаимодействия между службами отрабатывать обязательно нужно.
Можно ли назвать этот бизнес успешным?
— Успешным бизнесом притивофонтанные работы назвать крайне сложно. В данный момент именно аварийно-спасательное формирование в нашей компании – это одно из структурных подразделений, и оно практически дотационное. Компания также занимается ремонтом противовыбросового оборудования, разработкой аварийно-спасательного оборудования и его реализацией для складов компаний недропользователей, обучением.
Отсюда следуют логичный вопрос: а зачем заниматься такой сложной и опасной деятельностью, если она не приносит прибыли?
— Все варится в одном котле. Поскольку мы занимаемся ликвидацией аварий, то занимаемся и ремонтом противовыбросового оборудования, которое используется для предотвращения аварий. Мы не ремонтируем автомобили и не строим дома – все наши виды деятельности связаны друг с другом.
«Все аварии происходят из-за человеческого фактора»
Когда нефтяники обращаются к вам за помощью?
— Мы приезжаем, когда фонтан уже случился и когда нефтяники понимают, что пора нас вызвать. Для них это большая трагедия.
Фонтан – это неуправляемое истечение пластового флюида из устья скважины, которое возникает из-за неисправности или отсутствия противовыбросового оборудования, при ремонте или строительстве скважины, при разгерметизации фонтанной арматуры или другого устьевого оборудования при эксплуатации скважины. Развитие аварии зависит от многих факторов, в том числе и от состава струи. Из-под земли идет смесь: грязная минеральная вода – «крутой рассол», нефть, буровой раствор, газ. Все это вырывается наружу. Если струя имеет достаточное содержание газа и нефти, то воспламенение произойдет в обязательном порядке. Также струя содержит очень много песка – абразива, который режет металл.
В случае с буровой – если струя воспламенилась, то она стоит недолго, может около часа, потом перегретый металл деформируется. Вся буровая установка падает на устье. Это та картина, к которой мы обычно и приезжаем.
Расскажите о самой процедуре по ликвидации аварии. Что именно делают ваши спасатели?
— Все начинается не с того, что мы бежим кого-то спасать, – тут ничего уже не сделать. Хотя жертв на нефтяных фонтанах в моей практике практически не было. Развитие открытого фонтана дает достаточно времени, чтобы буровая вахта даже предприняла меры по ликвидации фонтана.
Первым делом организация-недропользователь создает штаб по ликвидации открытого фонтана, начальником которого является представитель компании по должности не ниже, чем заместитель директора. Также организуются службы пожаротушения, обеспечения водой, транспортом, спецтехникой и медики.
После этого противофонтанной службой производится разведка – заход непосредственно в опасную зону, которая предварительно ограничивается. Мы заранее производим обход с газоанализаторами, чтобы понять, куда ветер несет газ, куда можно ставить технику, с какой стороны нам подходить и т. д. Штабом составляется план проведения работ по ликвидации аварии. Потом начинается работа по растаскиванию оборудования, так как в первую очередь нам надо добраться до фонтанирующего устья, которое завалено, например, металлоконструкциями буровой. В основном все это происходит при горении. Работа по растаскиванию самая долгая, самая тяжелая – по блоку, по фрагменту, по кусочку горячего и искореженного металла стальными тросами, бульдозерами что-то отрывается, что-то предварительно режем газорезами. В среднем растаскивание идет две-три недели.
Затем – непосредственно работа с устьем. С помощью разработанных нами приспособлений работа с устьем занимает около суток: подготовка устья и монтаж спецоборудования, наведение запорной компоновки и герметизация. После герметизации сразу и начинается закачка жидкости для глушения скважины. Но всегда есть вероятность того, что ситуация в опасной зоне поменяется в ходе работ: тогда штабом принимаются другие технические решения ликвидации аварии.
В особых случаях, если поврежденное устьевое оборудование распыляет струю и пламя не дает возможности подойти к самому устью, чтобы его сбросить, необходима помощь артиллеристов. С помощью отстрела можно сбить оборудование, которое осталось на устье, и направить струю вверх. Если подход к устью есть, то с помощью разработанной нами пескоструйной установки можем срезать оборудование с устья. Эту установку я сделал лично из старой кран-балки.
Какие технические средства используются при ликвидации аварии? Какая спецодежда?
— Кратко: если горит – кирзовые сапоги, танковый шлемофон, костюм ТОК-200 (теплоотражающий костюм). Показатель 200 означает, что костюм защитит вас в зоне воздействия температуры 200 °C в течение 10 минут, устойчивость к открытому пламени – 20 секунд, вес сухого костюма – 10 кг. В нем спасатель работает одну смену, восемь часов. Стоит он около 20 тысяч рублей. Если не горит – резиновые сапоги со стальным подноском, танковый шлемофон, специальный костюм для работников, занятых ликвидацией открытых фонтанов, защищающий от нефти и воды. Спасателей работает в смене 10–15 человек.
Промышленного производства оборудования для ликвидации фонтанов у нас нет. Разрабатываем мы его, основываясь на своем опыте и опыте прошлых лет еще 60–70-х годов. Также после каждого фонтана у нас проводится техсовет, где мы рассматриваем, что бы нам помогло, и какое бы приспособление можно придумать, чтобы облегчить себе работу. После мы садимся за чертежи. У нас есть возможность и самостоятельного изготовления: у нас отличный станочный парк, вплоть до плазменной резки. Все наше оборудование для ликвидации уникальное и создано нами.
Как часто случаются аварии? От чего они происходят?
— Год на год не приходится. Бывало и до десяти аварий в год. Сейчас идет тенденция к снижению числа тяжелых аварий, которые сопровождаются воспламенением, разрушением буровой установки и т. п. Все аварии происходят из-за человеческого фактора. Это нарушение технологии ведения работ по ремонту скважин и бурению.
Каков экологический ущерб от фонтана?
— Я бы не стал называть каждый фонтан экологической катастрофой. Это не разлив на море. Если фонтан горит – то, что вышло, то и сгорело. Если разливается нефть, то в обязательном порядке в штабе организуется служба по сбору нефти, обеспечивается откачка нефти.
Если фонтан на организованном устье, то ущерб экологии, если можно так выразиться, минимален. А вот если теряется устье, то есть в результате воздействия абразива, содержащегося в струе, промываются обсадные трубы скважины и они теряют герметичность, пластовый флюид вырывается на поверхность земли в непрогнозируемых местах, бывает в радиусе до километра и более. Это называется «грифон», и это действительно серьезное экологическое бедствие. Наша задача – оперативно ликвидировать фонтан на скважине, не допустить его развитие, возможное перерастание в грифон.
Расскажите о сложности ликвидации аварий.
— Скорость и сложность ликвидации зависит от многих факторов – как от сложившейся ситуации на скважине, сложности самого фонтана, так и от технической оснащенности противофонтанной службы и организации – владельца скважины, на которой произошла авария. Если организация имеет в распоряжении необходимую технику, то работать намного легче.
Самые сложные фонтаны – это фонтаны при строительстве скважины, когда на скважине стоит буровая. Это огромное количество тонн металла, который при возникновении фонтана рушится на скважину.
«После ликвидации на пару дней мы глохнем»
Насколько эта работа опасная? Есть ли последствия для здоровья? Есть ли угроза для жизни спасателей?
— Опасность крайне серьезная. Это опасность травмирования, опасность обрушения конструкций, угроза для жизни спасателей. Например, был случай, когда при работе над нами мотался семитонный блок. Абразивная струя начала размывать блок. Куски металлоконструкции уже падали, и под этим блоком приходилось монтировать наше устройство для наведения запорного оборудования.
Также можем получить ожоги от огня и от пара, который образуется под мокрым теплоотражающим костюмом при его перегреве. Переноска тяжестей. Обморожения. Зимой, когда фонтан горящий, из-за орошения происходит сильное парение, работаешь вслепую. Брызги нефти могут дать по лицу: глаза выедает.
Непосредственно на устье – сильнейшее шумовое давление. В обязательном порядке работаем в берушах, но все равно после ликвидации на пару дней мы глохнем – такой сильный внутренний отек.
В основном нас орошают подтоварной водой из нагнетательных скважин – «крутым рассолом». Через неделю такой работы при постоянно высокой температуре воспаляется и начинает слезать кожа.
Через костюм пробивается и нефть. После нефтяных фонтанов у спасателей глаза становятся желтыми. Глаза вообще никак защитить нельзя. В очках просто-напросто ничего не видно. Также нельзя защитить и органы дыхания. В изолирующих дыхательных аппаратах мы не работаем. Они стесняют все движения, плюс при интенсивной работе баллона хватает минут на 10.
При такой опасной работе и компенсация должна быть значительной?
— Зарплата высокой по определению быть не может. Все зарплаты по стране приблизительно одинаковые. Все ребята работают с нами на постоянной основе, работают в нашей компании, но принимают участие в других видах деятельности, хотя я считаю, что заниматься ремонтом – не дело спасателей, они больше должны уделять внимание своему оборудованию. Премирование есть, но это не заоблачные деньги. Никаких льгот у них нет.
Каким качествами должен обладать человек, чтобы стать спасателем?
— Смелость и трезвая оценка рисков. Безбашенность в нашей работе не нужна. Никакой специальной психологической подготовки у ребят нет – все показывает практика. Помогают ежегодные учения на полигоне, но хотелось бы проводить их значительно чаще.
Многие спрашивали, зачем я уволился из нефтяной компании и ушел в западно-сибирскую противофонтанную часть. Тогда ответ у меня был один: «Здесь работают мужики». Надоела рутина, кабинетная работа.
Я всегда работаю с ребятами. Страшно бывает, и очень сильно. Страшно и за людей, я же руководитель. Но пока, слава Богу, несчастных случаев не происходило.
Фото: архив «Юграпромбезопасность»