В Тюмени уже вторую неделю ищут восьмилетнюю школьницу. Девочка пропала утром 30 июня на Лесобазе. Поздно ночью родные подали заявление в полицию и уже на следующий день начались масштабные поиски ребенка, в том числе и с помощью волонтеров. Но до сих пор о судьбе девочки ничего не известно. В это время в Сети все настойчивее звучат разговоры о том, что история девочки схожа с пропажей Ани Анисимовой и Насти Ложкиной. «ФедералПресс» поговорил с руководителем общественной организации «За безопасное детство» Андреем Крамарским, который активно участвовал в поисках Ани. По его мнению, между историями, действительно, прослеживаются параллели.
В Тюмень вернулся маньяк?
Андрей Витальевич, расскажите, чем схожи, на ваш взгляд, истории пропажи тюменской школьницыи девочек в 2009 и 2010 годах?
— Параллели, по-моему, очевидны. Во-первых, это типаж. Девочки похожи, и об этом пишут и говорят уже многие.
Второе:девочка много времени проводила на Маяке. Аня Анисимова пропала в районе Дома Обороны. (Эти районы Тюмени располагаются совсем близко друг к другу. – Прим. ред.) В свое время Дмитрий Кирюхин (научный консультант главного управления криминалистики СКР, специализировавшийся на составлении психологических портретов серийных маньяков и привлеченный для поисков Ани Анисимовой. – Прим. ред.) указывал именно на треугольник «Маяк – Учхоз – Дом Обороны». Сейчас уже не помню, как он это объяснял, но привязывался именно к Ирбитскому тракту, где нет постов [ГИБДД], и можно спокойно выехать.
Еще момент: удевочки косит глаз. У кого из пропавших детей тоже косил глаз, помните? У Насти Ложкиной. Возраст у всех детей примерно одинаковый.
Я не утверждаю, конечно, что все именно так. Но при наличии подобных совпадений полиция должна была обратить на это внимание и отработать версию. И если раньше этого не сделали, то, надеюсь, сейчас возьмутся. Я вам больше скажу: когда Кирюхин приезжал в последний раз в Тюмень, он сказал, что через 8–10 лет история с пропажей может повториться. Почему именно столько? Тогда, вероятно, злоумышленника спугнули, ведь был большой шум. Стихло, и, возможно, он вернулся.
Но ведь в работе и другие версии.
— Да, но семь дней прошло, и это надо учитывать. Есть версия, что ребенок может до сих пор удерживаться или прятаться. Но в последнее я слабо верю. Даже если это и было бы так, то люди, у которых она пряталась, давно бы испугались и «сдали» ее. Считаю, что рабочих версий сейчас две – либодевочку удерживают, либо вывезли.
Получается, речь идет, скорее всего, о психически нездоровом человеке. А можно ли как-то в толпе узнать маньяка?
— В свое время я задавал такой вопрос Дмитрию Кирюхину и связывался с институтом имени Сербского. Мне было очень интересно, как определять маньяков. Могу сказать, что это очень сложно. Это умные, в своем понимании, люди. Не простые психопаты, а продуманные.
Кирюхин мне говорил, что такой человек может безошибочно выбрать из условно трехсот детей, выходящих из школы, трех жертв, которых сможет увести с собой. Как он это делает? Никто не понимает до конца. Эта чуйка работает у него на автомате.
Я и детям на семинарах по безопасности говорю, что не знаю, как маньяки выбирают жертв. Но я знаю, кого он точно не выберет. Не выберет ребенка с умными часами на руке. Не выберет того, кто выходит из школы и кому-то звонит. Скорее всего, это звонок родителям, и после звонка взрослые начинают отсекать время, когда ребенок перезвонит уже из дома. Преступнику надо время, а это часа 4–5, пока ребенка не хватятся. Люди такого склада очень боятся быть пойманными. Опять же, скорее всего, такой человек не выберет детей, которые идут группой. Одного всегда проще увести, уболтать, развести, чем нескольких.
Систему поиска надо доработать
Возвращаясь к поискам школьницы, в Сети все чаще пишут о слабой организации ее поисков. Как вы можете прокомментировать?
— Волонтеры, по моему твердому убеждению, пусть и не святые, но золотые люди. Все волонтеры, все. Потому что я сам с ними долгое время вел волонтерское движение в Тюменской области, пока вообще никого не было на этом поприще. Мы сами волонтеров готовили. Поэтому, сидя на лавке, рассуждать о том, что они что-то не так делают, неправильно. Кроме того, поиски-то организуют не волонтеры, а сотрудники органов. Я это знаю по опыту.
На место пропажидевочки я ездил, но в активных поисках не участвовал и уж тем более не лез с советами по координации – это было бы неэтично с моей стороны. Но, поверьте, в каждых поисках у людей всегда есть нарекания к организации.
А вообще, я думаю, что систему поиска детей в России нужно дорабатывать. Причем не волонтерам, а именно госструктурам.
О чем речь, как дорабатывать?
— В свое время на конференции Павла Астахова, который был детским омбудсменом, (речь о всероссийской конференции, посвященной добровольческому движению, в феврале 2016 года. – Прим. ред.) я говорил, что надо уходить от простых волонтеров, неподготовленных, к профессиональным сообществам. Мы на тот период [во время поисков Ани Анисимовой] стали привлекать парапланеристов, квадроциклистов, туристов, охотников.
Чтобы было понятно: один парапланерист, когда летит, может заменить собой 50–100 пеших в лесу. Особенно если есть пролески, открытые пространства. Сколько может охватить квадроциклист, даже сказать сложно, но разница с пешими волонтерами колоссальная. Мы искали и с теми, и с другими.
Сейчас в Падерино ищут 15-летнего парня, уже четвертый день. Я позвонил предложил привлечь профессионалов – парапланеристов, квадроциклистов, мол, могу с ними связаться. Но до сих пор никто из тех, кто ведет поиски, мне не перезвонил.
Фото: pxhere.com, ФедералПресс / Елена Майорова, скриншот и фото из группы общественной организации«За безопасное детство» ВКонтакте