На днях на экраны вышла вторая часть фильма «Непослушник». Режиссер Владимир Котт, который также принимал участие и в создании первого фильма, рассказал, как встретили картину представители церкви и почему РПЦ так плохо отреагировала на сериал «Монастырь». Об этом и многом другом читайте в нашем большом интервью:
Вы в начале года выпустили первого «Непослушника», и вот декабрь, премьера второй части. Как вы пришли к мысли, что требуется продолжение?
— Мне кажется, что зритель подсказал. Если бы не было явного успеха первой части, то второй не было бы точно. Пришла идея отодвинуть эту историю от церкви в сторону обычных людей, увеличить роль Юрия Кузнецова, чтобы в фильме он стал героем, с которым что-то происходит. Для меня самого и для зрителей Юрий Кузнецов открылся в новом свете.
Как проходил выбор актеров? Для вас трудно определиться с выбором?
— Признаюсь честно: я давно уже не провожу пробы актеров на главные роли, потому что хорошо многих знаю. У Риты (исполнительницы одной из главных ролей Маргариты Аброськиной. – Прим. ред.) тоже проб не было, ее сразу утвердили. Когда много снимаешь, ты их всех знаешь, остается только получить согласие актеров.
Какие были отзывы РПЦ после первого фильма? Как оценили картину?
В первом фильме у нас происходят ужасные вещи: появляется черт в церкви – Pussy Riot (скандальная феминистская панк-группа перед алтарем Храма Христа Спасителя) отдыхает со своими песенками. Первое, что мы сделали, когда сняли фильм, – показали его представителям церкви. На первом показе собралось около 400 священнослужителей. Для меня это был стресс, потому что зал был полон людей в черной одежде с бородами, и все это смотрят, и в самом начале появится черт в церкви. Я стоял у выхода, чтобы успеть сбежать. Но произошел переворот, и из священников они превратились в обычных зрителей. Они начали смеяться, хохотать, кто-то вытирал слезы. Такое ощущение, что они забыли про себя и окунулись в кино. Для меня это было очень ценно. Потом они стали задавать вопросы. И я подумал, что они станут говорить, что это не так сделали, тут по службе не то, но они сказали, что все это мелочи, и спросили, как бы им этот фильм получить и посмотреть.
Ко второму фильму мы уже подошли с большей уверенностью, что нас примут и никаких конфликтных ситуаций не будет. Потому что в наше тревожное время вступать в конфликт не хочется, а тем более кого-то обижать, оскорблять.
Почему ваш фильм приняли, а «Монастырь» с Настей Ивлеевой в главной роли – нет?
— Вы не очень правы, что не приняли. Там действительно нет ничего оскорбительного. Я считаю, что это талантливая работа и Ивлеева оказалась со своей органикой очень хорошей актрисой.
Я не могу сказать, что это плохо, мы просто на разных континентах. У меня эта история про созидание, а «Монастырь» – это про разрушение. Там много всяких ляпов: во время еды на коленях молятся, показаны какие-то странные вещи, которые подсмотрены, подслушаны, но не соответствуют действительности.
РПЦ возмутило то, что к ним пришли со сценарием, чтобы его одобрить. Они прочитали сценарий и поняли, что не хотят в этом участвовать. Поэтому сериал снимали даже не в монастыре, а в музее. В действующий монастырь их, как нас, не пустили бы.
Представители церкви просто открестились от фильма, потому что им подали сценарий, где не было сексуальной оргии, наркотиков и всего подобного. А потом они увидели, что это в фильме есть. Возмутило то, что они соврали. Но мне кажется, что «Монастырь» – это сильная работа.
У нас разные абсолютно задачи, но на самом деле все про одно и то же: каждый человек должен пережить свой экзистенциальный опыт, который бывает и положительный, и отрицательный. Сюжеты очень похожи: блогер сбегает в монастырь. У нас мальчик, у них – девочка, они взяли реального блогера. Мы тоже думали взять реального блогера, но я думаю, что лучше Вити никто бы не справился. Просто у нас более жанровый фильм, а там – драма.
В отличие от «Монастыря», вы вели съемки в действующей обители. Насколько сложно было работать? Вам это мешало или наоборот помогало?
— Мне кажется, было трудней по одной причине: параллельно всегда шли службы и нам приходилось подстраиваться под график. Мы старались не шуметь.
Чем «Непослушник-2», на ваш взгляд, завлек зрителя?
— Если первый «Непослушник» про любовь, то второй – это про жизнь человеческую и про более общие вещи. Как ни странно, мне показалось, что второй «Непослушник» более глубокий, поэтому касса хорошая, но не сумасшедшая (за первые выходные кассовые сборы фильма составили более 90 млн рублей).
Если в начале фильма зритель смеется, то в конце – то ли смеется, то ли плачет. Кино, особенно в наше тревожное время, стало некой бациллой спокойствия, внутреннего ощущения, что мы нормальные, мы человеки. Если обычные человеческие чувства присутствуют – значит, не все потеряно.
К тому же у нас появилась одна прекрасная линия, связанная с Ритой.
Бог любит троицу. Будет продолжение?
— Да, хотим. Это, с одной стороны, опасная история. А с другой – это вызов. Конечно, историю можно вообще не заканчивать. Но хочется на третьей части остановиться.
Фишки нового фильма раскроете?
— Пока ничего нет. Наверное, будем снимать летом и быстро, талантливо напишем.
Мне кажется, что съемки двух фильмов прошли как по маслу…
— Нет. Первый фильм у нас был снят зимой, очень тяжело было физически. Было –30 градусов, оператор примерзал к ступенькам, руки отдирали от камеры. Непонятно, как мы снимали комедию зимой, но она все же получилась. А вот вторую мы снимали меньше пяти месяцев назад – в августе закончили. Вот там не просто как по маслу, а очень хорошо. Съемки были как праздник.
Какой у вас любимый фильм? Что вы считаете идеалом режиссуры, чем вдохновляетесь в своей работе?
— Если бы я был дебютантом то, конечно, ответил бы. Много фильмов, которые я смотрю, вызывают у меня вау-эффект. Мне нравится и «Гладиатор», и оба «Аватара». Нет любимых. Я еще преподаю, обсуждаю со студентами жанровость.
Можно поговорить с вами на околополитическую тему?
— Опасно…
Сейчас идет речь об отмене русской культуры в мире. Как считаете, наши деятели получили какой-то дополнительный стимул для творчества, развития? Мы присутствуем на фестивалях, как бы нас там ни хотели отменить…
— Вы же понимаете, что отмена культуры, то, что вы имеете в виду, связана с конкретными людьми. Отменяют приезды российских режиссеров, актеров, их участие в фестивалях. Скажу страшную вещь: я это понимаю. Это не значит, что я с этим согласен.
Как вы знаете, я был в оскаровском комитете. После того как мы послали фильмы на Оскар, несколько режиссеров вышли из этого комитета. Я считаю, что фильмы нужно посылать, нельзя самим отменять культуру. Чуть позже станет понятно, что происходит.
Прерывается на телефонный звонок
Мне сейчас пришла в голову метафора этой ситуации. Только что позвонил человек, который приедет откапывать мою машину от снега.
Несколько часов назад трактор, очищавший дорогу, завалил мою машину. Я кричу: «Эй, что вы, что вы?» Он уже уезжает, я пытаюсь дернуть двери, но меня закрыли – и не только меня, а еще машин сорок в ряду. Он снег скатывал на автомобили, вместо того чтобы оттеснять его на сторону, где никого нет. Я вижу, что он возвращается, пытаюсь выйти, но я заперт снегом. Я показываю ему неприличными жестами, что я здесь, но он меня снова заваливает. Человек видит, что засыпает машины, но продолжает это делать, потому что ему так сказали. Это абсурд.
Для меня это культура отмены – отмена культуры. Мы сами засыпаем трактором дорогу, где нам нужен выход. Сами себя засыпаем, вместо того чтобы откапывать.
Как считаете, какое кино нужно сейчас снимать?
— Рецепт есть. Сейчас невозможно снимать современное актуальное кино про события, которые происходят на Украине. Даже кино, которое направлено на пропаганду, тоже нельзя снимать, потому что это может сказаться на репутации. Сейчас нужно снимать либо детские сказки, либо доброе душевное кино. Но детские сказки – это то, с чем наши дети будут жить уже дальше. Мой рецепт такой.
Я всю жизнь снимал социальные жесткие драмы, но сейчас они не актуальны, потому что есть истории со смертями людей, и в нынешней ситуации подобное невозможно снимать.
Например, Кир Булычев начал писать рассказы про Алису после того, как его чуть не посадили. Настоящее имя писателя – Игорь Всеволодович Можейко, и его едва не посадили за сатирическую прозу. Он писал про танки в 68-м... К нему пришли… После этого он стал Киром Булычевым. Таких людей много, которые спрятались в детство. Я сейчас тоже хочу спрятаться в детство.
Какие сказки ждать от вас в перспективе?
— От моего брата (режиссер Александр Котт. – Прим. ред.) можно ждать про «Чука и Гека». Я хочу снять «Кондуит и Швамбранию» Льва Кассиля. Очень хочу что-то снять по Крапивину, у него много есть произведений.
Сейчас нужно вкладывать в детей, даже не в своих – в чужих.
Фото: Pavel Kashaev, Павел Кашаев / Global Look Press / globallookpress.com
Эксклюзивы «ФедералПресс»