В окопах атеистов нет: так объясняют большой спрос на священников на фронте. Клирик курганского кафедрального собора Александра Невского отец Михаил Шушарин добровольцем ушел на СВО и несколько месяцев провел в окопах вместе со штурмовиками казачьего батальона БАРС-6 «Форштадт» и разведкой. В интервью «ФедералПресс» батюшка рассказал, почему священники на передовой стали необходимостью и как вера помогает бойцам.
Начало пути и подготовка
Отец Михаил, почему решили отправиться служить капелланом в зону СВО?
— Это случилось 9 мая, когда вместе с владыкой (митрополит Курганский и Белозерский Даниил. – Прим. ред.) и губернатором [Вадимом Шумковым] возлагали цветы и венки к Вечному огню. В тот момент что-то в сердце встрепенулось. Оба моих деда записаны на памятных табличках на Аллее славы. Я и до этого обдумывал такой шаг, но тогда принял твердое решение, что точно пойду на СВО. Подошел к владыке и попросил благословения. И уже 17 мая отправился в сборный пункт в Екатеринбурге. Попал на передовую, потом меня забрали разведчики в Лисичанск. Вместе с ними ездил по разным подразделениям, позициям и госпиталям, участвовал в эвакуации раненых.
Я бы мог всю командировку провести в одном подразделении, в одних блиндажах и окопах, но когда бойцы узнали, что рядом на передовой находится настоящий священник, то просили приехать. А вначале про меня никто не знал, думали, что просто позывной такой – отец Далмат.
Позывной выбрал в честь зауральского святого – преподобного Далмата Исетского. Когда мы проезжали Далматовский монастырь по дороге на сборы, меня спросили: какой позывной выберешь? Подумал, что это знак. Дело в том, что в 1994 году, когда мне было 17 лет, я участвовал в обретении мощей преподобного.
Чему на полигоне учат священников перед отправкой на передовую?
— Мы каждый день проходили по три километра до полигона по пересеченной местности и возвращались в расположение обратно на обед, потом снова шли на полигон три километра и обратно. Нагрузка была большая, потому что мы ходили в бронежилетах (17 кг) и с полной боевой выкладкой весом 30 кг. Все ребята сбросили вес.
Окопы штурмовали. Когда идешь на штурм на полигоне, рядом дают очередь не холостыми, а боевыми, чтобы мы привыкали к выстрелам. Потом это очень пригодилось.
Что было самым тяжелым? Напряженность и неопределенность. Тревожность удавалось снимать совместной молитвой. Все ребята – и опытные бойцы, и добровольцы старше и младше меня – приходили на молитву, вместе со мной молись от всего сердца. Атмосфера со временем наладилась, у нас были более доверительные отношения на учебе, чем в соседних подразделениях. Общая молитва скрепила коллектив, мы все подружились, и это в будущем нам помогло.
Опасность всюду
Вы находились в двух километрах от врага. Говорили, что знали, на что идете. Реальность оказалась страшнее?
— Противники там страшные вещи творят, своих даже не вытаскивают – ни раненых, ни мертвых. Знаете, что было самое страшное? Я был там летом, когда стояла жара. Осы летали тысячами, мух было очень много (из-за мертвых тел. – Прим.ред.). Первых наших убитых ребят, которые близко лежали, вытащили сразу, а остальных – через 2–3 дня: у них во рту, в глазах и ушах уже были опарыши. Враги специально охотятся за эвакуационными бригадами и медиками. Поэтому бойцов, которые находятся в зоне видимости снайпера, нет возможности вытащить.
Противники после штурма из трупов своих и наших выкладывают брустверы перед окопами. Когда ветер дул со стороны противника, особенно после работы нашей артиллерии, то стоял такой удушающий запах, что не могли ничего есть, выворачивало наизнанку. В основном с той стороны лежали трупы людей неславянской внешности. Наемники.
Первое время раздражало жужжание дронов, они звучат как газонокосилка. Если тебя заметили, то начинают кружить и пугать: ж-ж-ж-ж. Научишься падать и на асфальт, и в грязь, самое главное – побыстрее упасть.
Надо ноги сильные иметь. Я занимался спортом, но и мне было тяжело. Тому, кто не вел спортивный образ жизни, было невыносимо, не могли дойти до точки. Ты должен быстро перебежать «открытку» (открытая местность. – Прим. ред.), и тут надо под ноги смотреть, потому что вокруг воронки и мины. Я всегда в это время молился, на свои глаза уже не надеялся, и когда сам бежал, и когда ребята бежали. За всех молился.
Самое страшное, когда из танка стреляют: выход, и сразу взрыв через две секунды. Звуки сливаются. Первый можешь не услышать. Был случай, когда после утренней молитвы я вышел из блиндажа за водой, и в этот момент по нему нанесли удар. И выхода не было слышно. Потом мне сказали, что «Полька» отработала. Осколки в блиндаже остались. Но взрыв был такой силы, что всех рядом оглушило.
Приходилось постоянно смотреть в небо, потому что 90 % потерь происходит именно от дронов. Внизу – мины «лепестки» и «колокольчики», сверху – дроны. Опасность была везде и всюду. Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о ней. Я никогда и нигде не молился так, как там. За ребят в основном молился, не за себя боялся. Хотя ребята говорили: «Хороший ты мужик, отец Михаил: сам не боишься и с тобой не страшно». Они просто не знали, что я чувствовал; мне иногда было очень страшно.
Знаете, что я испытал на СВО? Когда помолишься, чувствуешь, что ангел-хранитель, Богородица и все святые с тобой, ощущаешь воодушевление, ничего не страшно и готов идти вперед в полный рост.
Служба со штурмами
Вы служили в батальоне штурмовиков. Каково это – окормлять такую паству?
— Наш костяк раскидали по разным позициям, добавили к нам уголовников, мобилизованных и элэнэровцев. Состав был разный. Знаете, что скажу: эти люди были более искренними, чем те, кто в тылу находится и в штабе сидит. Там, на передовой, мне иногда духовно было легче, потому что к священнику действительно относились как к отцу.
Когда священник между бойцами находится, они меньше начинают материться. Говорил всегда: «Ребята, вы благодать от себя не отгоняйте. Мы сегодня утром помолились вместе, ангел-хранитель с вами. Вы не материтесь». Заметил, что стали меньше материться, и Господь стал присутствовать даже в отношениях между людьми, то есть они стали ближе, дружнее.
Бывало, что и конфликтные ситуации происходили, потому что психика нарушена у всех от страха. Когда ребята возвращались с задания, где им смерть дышала в лицо, они приходили со стеклянными глазами и неадекватные, даже на разговор не шли. В этот момент их просто не нужно трогать какое-то время, молча дать кружку чая, и все.
И когда живешь вчетвером в одном блиндаже, в замкнутом пространстве, не у каждого психика выдерживает. И во время опасности и налета человеческая психика нестабильная. Когда молишься и читаешь Евангелие вместе с ними, рассказываешь о жизни святых, на духовные вопросы отвечаешь, то атмосфера становится более дружественная.
Но в некоторые моменты, когда чувствуешь раздражение в душе или на какое-то событие отреагируешь – ссору или несправедливость, ангел-хранитель отступает, и тогда становится действительно страшно. События вокруг иногда разворачиваются такие, что силу воли надо проявить, чтобы просто быть адекватным. Многие ломаются там в первое время. Каждый ломается, но смотря в какую сторону...
Многим на передовой нужно было поговорить со священником?
— Мне показалось, что на войне нет неверующих людей. Почти каждому хотелось поговорить со мной. Но там нельзя собираться большими группами, поэтому приходили по одному-два человека в блиндаж. Если на позиции заметят собрание людей и активность, сразу же прилетят дроны, могут артиллерией и минометами накрыть. В основном я перемещался по позициям к бойцам, заодно приносил гуманитарную помощь из Кургана, вкусняшки, воду.
Вода там – главная ценность (в то время стояла жара. – Прим. ред.). Полторашка – на два дня. Всегда хотелось пить. Тех, кто доставляет продовольствие и воду, называют «ноги». Это опасная работа, потому что за «ногами» охотятся. Меня Бог миловал. Когда несешь две пятилитровки воды и рюкзак за спиной с продовольствием и подарками, на тебя не будут тратить дрон – ты слишком дешевая цель. А когда везешь большую тележку, тогда не пожалеют боезаряд.
Чудо на фронте
Явилось ли чудо на передовой?
— Каждый день – чудо. Ты, помолившись, вышел из блиндажа, а его потом разнесло. Разве не чудо, что в этот момент никого там не было? Еще был случай. Танк выпустил снаряды, а потом уехал. И в этот момент прилетели «птички» искать танк, не нас: два дрона запутались в ветках, а третий расстреляли из автомата. Он упал на землю и, слава Богу, не взорвался.
И разве не чудо, что кассетный снаряд прилетел рядом и не разорвался, а просто в землю воткнулся? Я его даже сфотографировал.
Приходилось ли крестить бойцов на передовой?
— На учебном полигоне покрестил шесть человек. И еще татарина, с которым вместе несли службу в карауле. Мы с ним одну ночь разговаривали, он мне вопросы про веру задавал. Он не знал, во что верить, был мусульманином по традиции. Потом он выразил искреннее желание принять православие. Я его крестил в честь пророка Илии. Потом еще несколько ребят на передовой покрестил. Это помогло сплотить коллектив, помогло нам стать более стрессоустойчивыми, что многим сохранило жизнь.
Благодарен Богу за то, что сохранил наши жизни. Я всегда молился там, чтобы никто не погиб: «Господи, сохрани тех, которых Ты дал мне во имя Твое». Как Христос молился за своих учеников. Но человеческая молитва, конечно же, очень слаба. Все зависит от каждого человека, он сам должен этого желать, молиться, никогда не расслабляться, быть в духовном бодрствовании.
Священники под прицелом
Действительно ли ВСУ ведут охоту на военных священников?
— Да. Украинцы назначили награду за мертвого священника в 10 тысяч евро, за живого – 50 тысяч евро. В плен берут, потом пытают, записывают с ними видео и посылают родственникам, прихожанам и в патриархию. Я лично с этим не сталкивался, но в командовании штаба меня предупредили об этом и просили быть осторожным. Там самое страшное – в плен попасть.
Меня берегли. Я чувствовал заботу ребят обо мне и ответственность за меня, поддержку.
Почему украинский режим это делает? Видит опасность в священниках?
— Видимо, здесь присутствует идеологический момент, воздействие на психику. Всегда ведь снайпер старается целиться в командиров, чтобы обезглавить подразделение. А священников выбивают, чтобы морально подавить бойцов, ослабить их дух.
Рукотворный раскол
В Незалежной запретили каноническую УПЦ Московского патриархата. Русских и украинцев разделяет линия фронта. Получится ли у врагов разделить и души?
— Это разделение где-то там, в Киеве, где националисты больше действуют. Сам запрет – это сатанинские козни, целью которых является разрушение церкви. Но Христос сказал: «Созижду церковь мою, и врата ада не одолеют ее». На протяжении всей истории церкви такое происходило, но дьявол всегда оказывался бессилен. Думаю, так будет и в наше время. Бог поругаем не бывает. Все власти, которые поддерживали гонения на христианство и православие, канули в Лету, в небытие. То же самое будет и с действующей прозападной украинской властью.
Сейчас на Украине идут гонения на православных, вымещают злобу на них от бессилия. Это один из признаков того, что они проигрывают.
Фото: из личного архива Михаила Шушарина, ФедералПресс / Анастасия Куликовских
Спецоперация