Телевизионные ведущие зачастую представляются нам некими дирижерами видеоряда, которые раскрывают чужие секреты, характеры, души, распутывают сложные жизненные ситуации или описывают вещи неочевидные и неизвестные. А о том, чем живет этот ведущий, как правило, известно немного. Раскрывать свой характер и взгляды многие из них не спешат. Известный журналист Михаил Кожухов, президент Клуба путешествий, дал интервью РИА «ФедералПресс».
− Ваш фильм «Севморпуть. Дорога во льдах», снятый в прошлом году, я начал смотреть из любопытства, а посмотрел все полтора часа на одном дыхании. Очень информативно и динамично, нет затянутых сцен, есть и эмоциональная компонента, и повод задуматься, то есть фильм, что называется, бьет в точку. Те, кто смотрел фильм Юрия Визбора «Мурманск-198», возможно, увидят в вашей картине некую историческую параллель. Но если Визбор говорит о противостоянии человека суровому арктическому безмолвию, то у вас на это противостояние накладывается осмысление этапа фактического забвения Арктики, начавшегося одновременно с построением рынка в 1991 году. Фильм Визбора во многом сделали песни, и они про романтику Севера. Ваш же фильм ставит конкретные непростые вопросы, и ему добавила пронзительных ноток трагичная судьба многих первооткрывателей Арктики, а также коренных народов, городов и поселений. Каким вы сами видите основной посыл вашего фильма?
− Север сейчас фактически брошен. Проблем и задач у страны много, и на Север, вероятно, не хватает сил. В советское время на освоение Арктики были истрачены колоссальные материальные и человеческие ресурсы, и просто так предать это забвению – и обидно, и нелогично. Кроме того, есть закон Мэрфи: если что-то плохое может случиться, то наверняка оно и произойдет. И это плохое в данном случае – возможность уступить Севморпуть другим. Очевидно ведь, что водить суда из Азии в Европу через северные моря, а не через Суэцкий канал − выигрыш во времени и стоимости перевозки. Если мы не займемся обустройством этого пути, им займутся другие. Посыл же таков: именно на Севере сейчас у нашей страны есть возможность предложить человечеству нечто общеполезное и масштабное. Новый – мирный! – проект.
− Была ли реакция федеральных и региональных властей на показанные в фильме кадры экономического и социального бедствия?
− Реакция была такой: фильм семь месяцев валялся на полке и вышел в эфир только после того, как я написал письмо в адрес руководства канала. Причем вышел в ночи, когда его едва ли многие досмотрели до конца. Правда, потом повторили – спасибо и на этом.
− Власть чего-то испугалась в этом фильме?
− Не думаю, что фильм кого-то всерьез обеспокоил. Телевидение − это не сама власть, это ее инструмент. Оно живет своими интересами. Вообще, этот вопрос из какого-то прошлого, когда всех начальников обязывали реагировать на выступления прессы. Сейчас другая ситуация, и у чиновников, в основном, реакция по принципу: «Собака лает, караван идет».
− В процессе создания фильма вы много общались с жителями арктического Севера. Каково у них сейчас настроение? Чемодан − вокзал − материк? Или люди все же видят, что государство поворачивается к Арктике лицом?
− Люди выживают, как умеют. Все, кто мог, – уехали. Оставшиеся живут надеждой, что о них вспомнят, пойдут инвестиции, развитие территорий, будет работа, деньги и жизнь в целом. Картина почти повсюду печальная – за исключением строящейся Сабетты и Анадыря, куда жизнь была заново привнесена усилиями Абрамовича и его команды.
− В фильме вы показали, что порт Сабетта будет вахтовым поселком. Так диктует экономика. Значит ли это, что в отношении Арктики теперь возобладал исключительно технократический поход и военно-хозяйственная тема? Что мы должны взять все из ее кладовой, а там хоть трава не расти?
− Может быть, это и правильно, потому что условия жизни там, что называется, совсем крайние. Человек там не должен жить, существование постоянных поселений требует колоссальных затрат. Мне кажется, государству стоит обустраивать более пригодные для проживания территории.
− В фильме озвучена тема экологии, хотя по сюжету она не основная. Природа Арктики очень ранима. Может быть, одновременно с ее хозяйственным освоением стоит сразу внедрять сверхжесткие экологические стандарты? В кадре у вас тысячи ржавых бочек, но что более опасно для шельфа и тундры — это возможные разливы нефти и другие техногенные аварии.
− Безусловно, экологическое законодательство для Севера, в силу большей ранимости его природы, должно иметь жесткие нормы. Но для этого Госдума должна быть «местом для дискуссий». Не думаю, что в нынешней ситуации это возможно. Экология − дело тонкое и щепетильное, и любое государство обычно ужесточает экологическое законодательство только под давлением общества. У нас такого давления нет, и в отношении Арктики мало что делается. Есть финансируемая государством волонтерская программа по утилизации бочек, но это капля в море.
− В школьной программе есть обязательные для прочтения произведения известных поэтов и писателей. Большинству современных школьников, увы, видеоряд гораздо ближе, чем строчки на бумаге или экране. Может быть, стоит, и тоже на обязательной основе, включить в образовательную программу просмотр фильмов, подобных вашему? Чтобы в весьма доступной и легкоусвояемой форме информировать и воспитывать молодежь и дать ей возможность пусть легковесно и по-юношески, но поразмышлять о судьбе страны и ее регионов.
− Мы последние два десятилетия так много и часто экспериментировали над школьным образованием, что в итоге получили нечто маловразумительное. Я могу судить только о гуманитарных науках – о литературе, русском языке, географии. В этих предметах сегодняшние школьники по сравнению с моим не слишком образованным поколением чудовищно неграмотны... Но я не чувствую себя вправе давать советы педагогам-профессионалам. Но то, что наши школьники не знают, кто такие Лаптевы, именем которых названо море, не ведают, что русские исследователи открыли Антарктиду, что забыт Вилькицкий, первооткрыватель Северной Земли, − это позор. Во многом из-за этого я и взялся за фильм о Севере.
− Ваша работа собкором «Комсомолки» в Афганистане пришлась на вторую половину афганской войны. Когда в 40-й армии начала возникать моральная усталость от этой войны? Или не было никакой моральной усталости, а был приказ о выводе и некое сожаление, как в строчках песни группы «Каскад» «Прощайте горы, вам видней... ...врага – какого не добили...»?
− У наших солдат и офицеров не было каких-либо иллюзий уже на второй день после того, как они оказывались в Афганистане. Все прекрасно понимали, куда попали. Никаких фантазий на тему интернационального долга и прочей чепухи не было: воевали, выполняли приказы. Выживали. При этом сказать, что к концу компании что-то в головах сильно менялось, нельзя. Разумеется, когда объявили о выводе войск, была радость. Но это не моральная усталость. Я хорошо помню вывод войск, это очень яркое воспоминание, когда с гор спускалась стотысячная армия людей, которые хотели побыстрее попасть домой. Остаться в Афганистане и продолжать воевать − таких мыслей ни у кого не было.
− Пропаганда тогдашнего периода внушала им, что СССР не только воевал с душманами, но и помогал поднимать экономику этой страны. Это так?
− Все, что в Афганистане можно отнести к слову экономика, было создано Советским Союзом в 60-е годы. Тогда был построен домостроительный комбинат в Кабуле, который изменил облик города. Был построен хлебокомбинат, оказывалась помощь в реконструкции университета, гидростанции в Суруби, тоннель на перевале Саланг строили советские специалисты. А когда началась война, уже было не до экономики.
− Говоря о современных войнах, которые мы сейчас наблюдаем, хорошо видно, что им сопутствуют так называемые «фейковые войны». Когда события освещаются в несколько фантазийной интерпретации и переваливанием вины с больной головы на здоровую. Было ли нечто подобное в период нашей компании в Афганистане?
− В тот период журналисты работали в условиях жесточайшей цензуры. Было очень четко определено, что можно, а что нельзя. У партийного начальства было свое четкое видение внешнеполитической ситуации, отступить от него мог позволить себе академик Сахаров, но не репортер молодежной газеты. Разумеется, каждой воюющей стороне выгодно подавать публике свою правду.
− А где вы жили во время той командировки? Это была гостиница или военный городок с заборами и охраной?
− Я жил в обычной кабульской пятиэтажке, рядом с афганцами.
− Это было безопасно?
− Нет, Кабул постоянно обстреливали «эрэсами» − реактивными снарядами, это что-то вроде мин. Они регулярно «бухали» по ночам где-то рядом, попадали в соседние дома, меня же судьба уберегла... Но так жили многие гражданские специалисты.
− Что вы думаете о происходящем на Украине? К чему в итоге она придет?
− Я давно там не был и в этом вопросе не считаю себя экспертом. В чем уверен на двести процентов, так это в том, что все «отпускники» и добровольцы должны быть отозваны, а война остановлена как можно быстрее. Любой ценой. Значительная доля ответственности за это лежит на России. Но похоже, что после событий последних лет часть жителей юго-востока не представляет себя в составе нынешней Украины, не разделяет ее ценностей, и тамошним властям это придется признавать. Списывать все, что там сейчас происходит, только на российскую агрессию − наивно и нечестно. Есть ли проблема двух Украин и двух ментальностей? Вероятно, это обусловлено исторически. Но я не возьму на себя смелость сказать, является ли этот вопрос приоритетным для украинской государственности… С интересом наблюдаю за ходом там реформ, но, по-моему, Украине похвастаться пока особо нечем – к моему сожалению.
− Нет ли там опасности сползания к фашизму?
− Не думаю, что такая вероятность на Украине выше, чем в России. По моим ощущениям, процент населения с крайними националистическими взглядами там невелик. Во всяком случае, не больше чем у нас тех, кто орет: «Россия для русских!».
− Тем не менее недооценивать их не стоит.
− Почему? Только потому, что об этом говорят Соловьев и Киселев? Мне кажется, тема фашизма на Украине − пропагандистское предположение и реальных оснований к этому нет.
− Продолжаете ли вы путешествовать и создаете ли фильмы?
− Я продолжаю путешествовать с Клубом, который носит мое имя. Фильмов я сейчас не создаю. И загадывать не берусь – посмотрим.
− Заметили ли вы какое-либо изменений отношений к россиянам за рубежом после начала украинского конфликта?
− Ничего подобного я не видел. Недавно был в Гондурасе и в шутку записал для социальных сетей на телефон интервью с гондурасцем на тему о том, почему нам не дает покоя его родина. Этот человек даже не знал, где находится Россия. И очень многие за границей этого не знают. А тем, кто может показать нас на карте, все равно мало что о нас известно. Мы же склонны преувеличивать нашу значимость и наш вклад в мировую цивилизацию.
− Вы заметили туристический спад с началом экономического кризиса? Есть ли у вас маршруты внутри России?
− Применительно к нам мы не чувствуем какого-то драматического падения. Даже наоборот: Клуб путешествий на подъеме, с нами путешествуют все больше людей. Хотя, разумеется, кризис сказывается – все сегодня считают денежки. Что касается внутреннего туризма, то у нас есть несколько направлений – Дагестан, Алтай, Соловецкие острова, Ямал. Но каждый маршрут по России - головная боль. Принимающая сторона, уровень сервиса, качество гидов, логистика, – все оставляет желать лучшего. Есть и психологическая проблема: россиянин готов заплатить несколько сот долларов за поездку на пляж в Таиланде, но при этом считает, что за поездку по России ему надо еще доплачивать.
− Ваши туры для богатых? Ваши клиенты − это люди каких профессий или рода занятий?
− Мы не пользуемся словом туры, это не отражает суть того, что мы предлагаем. Это именно путешествия. Они рассчитаны на средний класс, по военной табели о рангах – на «майоров» и «подполковников», работающих в успешных компаниях или имеющих собственный бизнес. Наши услуги чуть дороже, чем в среднем на рынке, но и наполнение путешествий – иное, чем в обычных экскурсиях. Стараемся ориентироваться на людей, имеющих возможность путешествовать раз или два в году.
− Путешествия предполагают спецоборудование, какой-то элемент экстрима?
− Экстрима нет, но в них всегда присутствуют элементы, которые были и в моих телевизионных программах. Во-первых, это знакомства с местными людьми. Например, в Дагестане в селе Кубачи, или на Кубе в Тринидаде мы живем не в гостинице или гостевых домах, а в домах местных жителей. Недавно я был с группой в Гватемале, и мы чаще обедали у индейцев майя, чем в ресторанах.
Во-вторых, это новый личный опыт. К примеру, даже если ты никогда в жизни больше не будешь варить жевательную резинку из сока гевеи, такой опыт расширяет твое представление не только о мире, но и о тебе самом. Конечно, есть страны, например, Новая Зеландия, где только и думают, как туристам пощекотать нервы. Прыгнуть на рафте с водопада или в пропасть на резинке – банджи-джампинг – для желающих это всегда пожалуйста. Но мы все-таки рассчитываем на людей, не обладающих специальной физической подготовкой. Единственное исключение – поход на паруснике «Крузенштерн», он все же требует некой… расторопности, скажем так.
− А куда он ходит?
− Направления меняются, но это почти всегда Европа – северные моря, Ла-Манш. Мы «врезаемся», как правило, на недельные отрезки. Если в наземных путешествиях у нас группы всегда маленькие – не более 12 человек, то на «Крузенштерне» – около 30. И они называются уже не путешественники, а практиканты. Они полностью включаются в жизнь судна, проходят обучение началам морского дела. Разумеется, вместе с курсантами участвуют в парусных авралах, лазят по мачтам, работают на реях – ставят и убирают паруса.
− А это не опасно?
− Разумеется, осторожность нужна, как и в целом при службе на паруснике. Они делают это вместе с семнадцатилетними мальчишками, которые это тоже делают впервые. Естественно, проводится инструктаж, за ними присматривают боцманы и матросы. Чтобы по вантам забраться на мачту на высоту сорок метров нужна определенная решимость. Подъем идет без страховки, а работа на рее – с обвязкой. Но на моей памяти никто еще от такого шанса не отказался. Разумеется, если человек боится высоты, к примеру, его никто силком лезть на марсовую площадку не заставит. Другое дело, что во время парусного аврала и на палубе работы хватает. И вот если ты и от нее станешь отлынивать, то… Никто слова не скажет, но посмотрят косо.
− Есть ли в числе ваших клиентов иностранцы? Московские иностранцы?
− Не могу сказать, что толпы, но есть. В Дагестан со мной путешествовал чех – дипломат из представительства Евросоюза. На «Крузенштерне» у нас был даже гватемалец, почти не говоривший по-русски. Есть и другие европейцы, новозеландцы. На наши маршруты прилетают и наши бывшие соотечественники из Германии, США, других стран. Видимо, есть у ник какой-то дефицит общения. Кроме того, в наших группах ведь всегда присутствует «душа компании» – как правило, это довольно известный человек, с которым интересно пообщаться: Андрей Макаревич, Алекс Дубас, Михаил Козырев, Андрей Бильжо. Михаил Кожухов, наконец.
− Вы до сих пор занимаетесь рафтингом? В вашем активе реки какой категории сложности?
− В прошлом году ходил, пойду ли в этом, пока не знаю. По сложности за плечами максимальный уровень – шесть, это Аварское Койсу в майское половодье. А в последние годы преимущественно пятерки: Улуг-О, Каа-Хем. В прошлый раз это была красивейшая река Омулевка в Якутии. По сложности – четверка с двумя пятерышными порогами.
− Вы не делали путешествия с элементами рафтинга для своего Клуба?
− Нет, это мой личный отпуск. Кроме того, на рынке масса предложений на эту тему, все такие ниши заняты специализированными фирмами. Рафтеры, дайверы − они знают, где искать такие услуги, этот рынок жестко сегментирован.
− Клиенты часто к вам обращаются повторно?
− Не сказать, что их очень много, но у нас есть люди, которые бывали в наших путешествиях по пять-шесть раз.
− Есть в ваших путешествиях места действительно опасные?
− Как правило, нет. Но к примеру, есть в тропиках так называемый rain forest – дождевой лес, эта среда вообще чужеродна европейскому человеку. Там не поймешь, где и какая лягушка в тебя плюнет ядом или случится еще что-нибудь малоприятное.
− Ваши передачи о путешествиях и приключения привлекали к экранам миллионы телезрителей. Каковы у вас сейчас творческие планы? Нет желания сделать фильм, подобный «Севморпути»?
− Нынешнее телевидение меня не очень привлекает. Между телевизионщиками есть ведь некое заочное необъявленное соревнование, и когда выходит фильм талантливого коллеги, он вызывает у тебя желание тоже сделать что-нибудь - еще лучше, чем у него. А когда появляется кое-как слепленная пропагандистская агитка, то с ней и соревноваться нет никакого желания. Вообще, в «ящике» сейчас почти нет документального кино. А жаль.
− Давайте поговорим опять о Севере. Как вы с точки зрения финансов организовывали съемки «Севморпути»? Это было госфинансирование или спонсоры?
− У нас в стране странная ситуация − телевидение и сельское хозяйство живут по одинаковым принципам. В них цену определяет не продавец, а покупатель. На каждом канале есть закупочная цена для того слота в эфире, который предполагает показ документального кино. Но в таком объеме финансирования мне не хватило бы денег даже на билеты для съемочной группы по всему маршруту, который предполагал сценарий. А надо было еще оплатить услуги режиссера, оператора, местный транспорт и проживание, монтаж, графику, хронику, музыку. Пришлось договариваться. К примеру, Чукотку мне «подарили» пограничники. Если бы не они, я бы ни за что не смог там отснять то, что хотел. Перелеты, помощь транспортом на местах, проживание — все это сделала пограничная служба, за что ей огромное спасибо. На маршруте от Архангельска до Диксона мне помог Северный Арктический федеральный университет и его международный «плавучий университет». Они зачислили нас с оператором студентами на борт теплохода «Профессор Молчанов». Пройти на ледоколах нам помог «Росатомфлот», побывать в Сабетте – «Новатэк». Так что было почти по пословице: с миру по нитке.
− Во время пребывания на Чукотке вы действительно заметили, что там благодаря Абрамовичу более развитая экономика?
− Это действительно так. Он и его команда не просто дали денег на социальную сферу, они помогли чукчам наладить своего рода «удочки», чтобы те смогли поддержать традиционные промыслы, небольшие производства и прокормить семьи. И дали людям надежду.
− Есть ли риск, что малые народы Севера исчезнут или растворятся в других народах? Или существует ядро, которое выживет всегда?
− К сожалению, такой риск существует. Есть воспоминания Нансена, который, будучи уже известным полярником, по приглашению русских промышленников дошел до Енисея и поднялся по нему вверх. Он упоминает названия северных народностей, которых давно уже нет - исчезли. Не исключено, такая же судьба может постичь и чукчей, если не завтра, то через несколько десятилетий. Они стремительно теряют язык и традиции. Это грустная тема...
− В интернете я прочитал, что ваше любимое блюдо – это тушеная свекла, приготовленная по бабушкиному рецепту? Можете раскрыть рецепт или это фамильная тайна?
− Это тайна, но скажу, что там есть аджика, лук и некоторые секретные технологии приготовления.
− Никогда не думали написать книгу о ваших странствиях?
− Она уже написана – «Клуб путешествий. Заметки командора и других путешественников». Издательство АСТ уверяет, что ее уже можно искать на книжных прилавках. Правда, она не то чтобы целиком моя... Это – сборник. Там действительно есть и мои серьезные заметки «на полях путешествий», но есть и байки, в подлинности которых я сам сомневаюсь. Ну, а почему у барона Мюнхгаузена не может быть последователей? Там есть заметки людей, которых мы в Клубе путешествий называем «душа компании». Еще – материалы моих друзей, которые профессионально работают в жанре путевого очерка, об их поездках в разные страны и российские «медвежьи» уголки. Есть там и «моменты счастья», написанные нашими путешественниками. Теми, кто, к примеру, побывал на «Крузенштерне». Они зафиксировали на бумаге свои самые яркие впечатления и переживания. Прославленному паруснику там посвящена целая глава.