Добровольцы Гумкорпуса Югры с начала спецоперации на Украине оказывают помощь жителям разрушенных после боев городов: спасают от голода и лечат, восстанавливают дома. В рядах добровольцев много женщин, которые, рискуя здоровьем и жизнью, помогают людям в зоне СВО. Среди них – югорчанка Марина Белоглазова. В интервью «ФедералПресс» волонтер рассказала, почему она решила поехать на фронт и с чем ей пришлось столкнуться.
Юрист Марина Белоглазова живет в Нижневартовске. Ей 40 лет. Она жена и мама. После рождения сына оставила работу и карьеру ради его воспитания и лечения. Спецоперация изменила ее привычную жизнь. В одночасье Марина приняла решение отправиться с гуммиссией туда, где страх, боль, реальная опасность и смерть. Первая поездка в качестве добровольца в зону СВО длилась две недели, вторая – пять. Она работала в самых пострадавших от боев городах и рядом с линией соприкосновения – в Мариуполе, Лисичанске, Рубежном и Северодонецке.
«Меня такой воспитали»
Марина, почему решили поехать добровольцем в зону СВО?
— В какой-то момент я поняла, что нельзя жить в своем уютном мире и ничего не делать, когда там страдают люди. Меня такой воспитали. В гумкорпусе мою заявку рассмотрели за пять дней, через неделю я приехала на Украину. Не жалею об этом. Я сделала правильный выбор.
И, как и многие волонтеры, я поехала туда, чтобы узнать все ли там так происходит, как нам рассказывают СМИ. После общения с местными, я поняла, что все – правда, и нам даже не все рассказывают.
Это ужасная трагедия. Не описать, как издевались над людьми не только с февраля, но и на протяжении последних восьми лет. В Мариуполе после Майдана хотели провести референдум. И Украина этого не забыла. ВСУ регулярно об этом горожанам напоминали: что они предатели, и соответствующе к ним относились. Меня часто там спрашивали: «Почему вы не пришли раньше?». Я терялась, не знала, что ответить. Я далека от политики. Тяжело было морально слушать людей и отвечать на такие вопросы.
Как семья отнеслась к вашему решению?
— Первая реакция – шок. Я человек домашний, не особо активный. Муж сказал: «Марина, если ты хочешь волонтерством заниматься, начни собачек кормить. Зачем сразу на войну-то собралась?». Когда первый шок прошел, родные поняли, что сопротивляться бесполезно, я человек упрямый. Они поддержали меня, помогли вещи собрать. Муж и брат воевали, папа в армии служил. Они много советов дали.
Мужу я все рассказывала о поездке, как стреляют и бомбят, а родителям – нет, чтобы они не переживали. Когда звонила маме, думала, хоть бы рядом не бахнуло, чтобы она не услышала. Это мой выбор и перекладывать этот груз на них не хотелось.
Розы в руинах и эвакуации
С чем пришлось столкнуться в зоне СВО?
— Когда заехали в Мариуполь, первое, что бросилось в глаза, – разрушенный город, сгоревшие дома и огромное количество роз. Был внутренний дисбаланс от сочетания красоты и ужаса. Это самое мое первое и сильное впечатление от города, которое запомнится на всю жизнь. Ужасная трагедия, усыпанная цветами. Это поражало всех.
Были ли реальные риски для жизни?
— Реальную опасность я почувствовала в Лисичанске, где с первого дня мы слышали постоянные взрывы. Линия фронта сдвинулась слишком близко к городу. Первая эвакуация была днем. Через два дня ночью начался обстрел города. Эдуард Борисович (Логинов, председатель гумкорпуса) быстро всех собрал для эвакуации. Он ехал в первой машине колонны с включенными фарами, понимая, что его свет видят все, и если будут стрелять, то по нему. Мы ехали позади с габаритами, чтобы не привлекать внимания, так мы могли успеть свернуть с дороги, выскочить из машины.
Громыхало везде. Переправу разбомбили за несколько минут до нашей эвакуации, нам пришлось ехать через Северодонецк, где уже шли стрелковые бои. Было страшно, но истерики и паники не было. Мы понимали, куда приехали.
Хотели после эвакуации вернуться домой?
— Эвакуация была тяжелой. Эдуард Борисович собрал нас и сказал: «Кто не готов дальше здесь находиться, может уехать». Все остались. И многие остались намного дольше, чем планировали.
Мы эвакуировались в безопасную зону, а люди, которым помогали, остались там. Мы каждый день к ним ездили, смотрели им в глаза. Они спрашивали нас: «Вы еще приедете?». Им есть нечего. И уехать только потому, что страшно? Но им тоже страшно. Я ехала людям помогать, а не думать только о себе. Не такая я. Не смогла я собраться и уехать.
Женщина на войне
Что было самым трудным для вас там как для женщины?
— Я была готова ко всем ужасам войны, но как для женщины и мамы самым тяжелым было сдерживать свои эмоции. Мы работали с людьми, и каждый пытался рассказать о своей трагедии и боли. Стояла, слушала и глотала слезы, говорила: «Крепитесь, мы с вами». В такие моменты ты не можешь раскиснуть, сесть рядом, обнять человека и рыдать с ним, потому что у тебя еще огромный список людей, которым ты тоже должна помочь. Надо было брать себя в руки. Слезы вытирала и ехала дальше. Если ты приедешь со слезами к другому человеку, он тебя не поймет. Ты снова должна улыбаться ради другого человека. Это было тяжело не только для женщин, но и для мужчин.
Какие встречи и истории запомнились?
— В Лисичанске мы привезли помощь одной женщине, а она сказала: «Мне ничего не надо». А ее дом разбит, все сгорело. Она только попросила свозить ее к могиле сына, который погиб два месяца назад. Но у нас технически не было возможности вывозить людей в другой город. И она смотрела на меня со слезами на глазах и говорила: «Мне ничего в этой жизни не надо, только коснуться земли, где похоронен мой сын, и все». Этот разговор до сих пор вспоминаю. Мы передали ее данные в администрацию, надеюсь, что ей помогли.
Преображение
Подобные события обнажают суть людей. Какое открытие о себе, о людях вы сделали?
— Знаете, там много одиноких пожилых людей, но у большинства есть дети и родственники, просто они бросили их и уехали. При этом мы сталкивались с людьми, которые каждый день, рискуя жизнью, вставали утром и на велосипедах объезжали под обстрелами дома в Лисичанске, узнавали, что нужно людям, и передавали сведения в администрацию и гуманитарщикам. Это поражало. Мы их называли квартальными, они работали по кварталам и знали на своих территориях всех людей. Они никогда не занимались волонтерством, но в сложившейся ситуации приняли для себя такое решение, другие сбежали, бросив самых близких.
Что в себе открыли?
— Очень много лишнего в моей жизни, лишних вещей, которыми я очень дорожила и которые казались важными. Да, они делают комфортной мою жизнь, красивой. Но на самом деле важно, что близкие рядом, что мы живем в безопасности и у нас есть уверенность в завтрашнем дне. Это надо ценить. Мы к этому настолько привыкли, что не замечаем этого.
В постах о поездке губернатора Натальи Комаровой в Донбасс я прочла комментарий женщины, которая жаловалось на то, что у ее дома фонарь не горит и глава региона должна прежде всего решать эти вопросы. Для них фонарь важнее. А ничего, что там людям негде жить и есть нечего? Мы не выживем по одному. На взаимопомощи и сострадании держится общество.
Эти события могут преобразить общество?
— У общества уже нет выбора, потому что невозможно не измениться. Общие враг, беда и трагедия всегда объединяют. А то, что сейчас происходит, – это трагедия для миллионов людей.
Риторика россиян меняется. Если сначала говорили, зачем нам это нужно, то теперь – как мы будем развиваться дальше и что надо делать. Это радует. Уверена, в России многое поменяется, это уже происходит. Волонтеры и добровольцы возвращаются домой и рассказывают о том, что видели. Там люди нас очень ждали. В Мариуполе женщина показала мне новый паспорт РФ, он был завернут в три пакетика и газетку. Она его бережет. Для нее это грандиозное событие.
В Лисичанске не было света и интернета, но люди как-то узнавали новости о референдуме, знали, что через несколько часов подпишут документ о присоединении к РФ. Для них это был праздник. Это поражает, потому что Лисичанск долгое время был под контролем Украины.
Планируете еще раз поехать туда?
— Да, в начале декабря. Хочу поздравить детей и взрослых с первым Новым годом в России. Для меня это важно.
Фото: Komsomolskaya Pravda / V Ictor / XinHua / globallookpress.com
Спецоперация