Председатель Союза экологов Башкортостана Александр Веселов отмечает рост протестной экологической активности в регионе. По его словам, республика в этом отношении вышла в лидеры среди других регионов. Недавние громкие события на Куштау и продолжающиеся митинги в Зауралье вынудили экологов обратиться к главному федеральному инспектору по Башкирии Михаилу Закомалдину с письмом, в котором они выразили обеспокоенность ситуацией и предложили пути выхода из кризиса. В интервью «ФедералПресс» Александр Веселов рассказал о новых горячих точках на экологической карте республики и о том, к чему может привести рост протестной активности.
Александр Калинович, что стало причиной и поводом для вашего обращения к главному федеральному инспектору?
— Поскольку мы уже давно отслеживаем состояние и развитие экологического движения как в республике, так и в России, то проанализировали последние публикации в средствах массовой информации и, соответственно, сделали ретроспективный обзор как публикаций, так и наших исследовательских работ. Мы пришли к выводу, что республика выходит на ведущее место среди регионов РФ по протестной экологической активности населения.
Последняя наиболее значимая общественная акция была по Куштау – она прозвучала на всю страну. За последние годы это вторая такая победа общественности в решении проблемных экологических вопросов в регионах. Первая – это Шиес. И вторая – отстояли гору Куштау. Причем в обоих случаях это доходило до президента Российской Федерации.
Но общественное мнение на этом не успокоилось, процессы пошли дальше. У нас появились горячие точки в Зауралье – несколько объектов, где сырьевые компании, не взирая на мнение населения, на законодательство, пытаются строить все новые и новые вредные производства. Новые карьеры, новые дамбы на реках с добычей россыпного золота открытым способом. И это при наличии старых проблем – объемных хранилищ отходов гидропользования по всему Зауралью, шламонакопителей. Очень много объектов накопленного экологического вреда, которые не рекультивируются. На это никем не выделяются деньги, в том числе самими компаниями. Хотя законодательство вроде бы их обязывает – если ты отработал объект, у тебя должен быть проект рекультивации. А у нас банкротятся организации, которые занимались этим делом, создается новая организация, и она начинает рыть новый карьер.
Таким образом Зауралье – это новая комплексная горячая точка. Кроме того, это депрессивный регион с социально-экономической точки зрения. Там у людей нет работы, многие ездят на работу вахтовым методом. И вот теперь на этом фоне на передний план выходят экологические проблемы.
Далее – Нефтекамск. Около ста заявок было подано на проведение митингов по вопросу строительства завода по уничтожению химического оружия в Камбарке (это на границе с Удмуртской Республикой). Мы сейчас проводим общественную экологическую экспертизу этого проекта. Это большой многомиллиардный проект. Люди там тоже протестуют и почему-то называют этот завод экологически вредным предприятием. Хотя в принципе мы не находим этому подтверждения.
Что нового вы видите в протестном экологическом движении?
— Мы заметили, что башкирские национальные организации подключились к защите своей земли. Раньше этого не было. Национальные объединения как-то не трогали вопросы природопользования, экологии. А вот сейчас они активно подключились, и это знаменательно. Плюс партии подключились к этому делу. Но тут я понимаю, почему. Обычно это происходит перед выборами. Тем не менее некоторые партии у нас довольно активно заявляют экологические митинги и проводят их.
Все это в комплексе привело к тому, что мы получили массовое протестное движение против новых инвестиционных проектов. При этом я сразу как эксперт-эколог с 40-летним стажем скажу, что да, эти проекты в основной массе экологически вредны. За исключением Камбарки. Это, на мой взгляд, напротив, природоохранный объект, так как будет заниматься утилизацией химического оружия, которое сейчас расползается по всей стране. Все остальные проекты – экологически вредные, непроработанные. И, скорее всего, они не будут проходить государственную экологическую экспертизу, то есть не получат положительного заключения.
С другой стороны, с людьми не разговаривают. Бизнес относится к местному населению как к чему-то такому, с мнением которого считаться не нужно. Ну, договорились с властями, построили объект, будем извлекать прибыль. А прибыль, как говорит президент России, идет в офшоры. А населению что останется? Останутся экологические проблемы: испорченные земля, воздух, вода и продукты питания.
Но ведь есть законы, есть органы власти, которые должны следить за исполнением законов. Или крупным компаниям закон уже не писан?
— Крупные сырьевые компании ставят свои коммерческие интересы выше интересов населения, республики, органов власти. Они не считаются с мнением глав администраций районов, не проводят общественные слушания по своим проектам. Они просто получили лицензии и работают.
У нас за последние годы под давлением промышленного лобби сложилось такое законодательство, что можно получить сразу лицензию на геологоразведку и добычу полезных ископаемых. Но при этом сырьевики забывают, что добыча полезных ископаемых открытым карьерным способом – это объекты первого класса опасности. Они должны проходить государственную экологическую экспертизу. Но об этом вспоминают в последнюю очередь, только когда начинаются протесты местного населения.
А политика нашего Росприроднадзора такая – у нас заявительный принцип обращения на государственную экологическую экспертизу. То есть не подало предприятие экспертизу на свой проект – и ладно.
Мы недавно провели правовой анализ, и выяснилось, что в Конституции Российской Федерации есть только обязанность граждан охранять окружающую среду. А вот обязанности органов местного самоуправления, региональных органов власти, в целом государства охранять окружающую среду и нести ответственность за состояние окружающей среды не прописаны ни в Конституции, ни в одном законе, ни в одном подзаконном акте. То есть полная безответственность! Вот граждане должны охранять природу, а государство не должно. И вот такое положение дел приводит к социальной активности в регионах и в первую очередь у нас в республике.
Почему адресатом вашего обращения был выбран именно главный федеральный инспектор, а не глава республики и не правительство?
— Мы получаем, к сожалению, отписки на наши обращения, которые отправляем главе республики. Причем отписки на уровне исполнителей. А поскольку мы ставим вопросы только политически важные, которые находятся в ведении исключительно главы республики либо премьер-министра, то мы надеялись, что наши материалы все же посмотрит руководство республики и даст какое-то поручение.
К сожалению, на уровне референта администрации главы республики наши обращения сразу направляются в министерства и ведомства, иногда даже не по компетенции. То есть важнейшие политические вопросы, которые мы поднимаем, рассматриваются на уровне технического исполнителя и направляются куда-то вниз. А затем на уровне заместителя министра нам дают отписку, ничего не значащую. За последний год мы испытали это уже неоднократно. А поскольку это вопрос явно политический и он находится в ведении полпредства президента в Приволжском федеральном округе, мы решили довести эту информацию до сведения главного федерального инспектора Михаила Закомалдина, чтобы он уже рассмотрел его и либо переслал главе, либо обсудил с ним.
Этой проблемой должны заниматься не только региональные органы власти, но и федеральные, в том числе надзорные органы. К сожалению, мы видим тенденцию к закрытости федеральных надзорных органов. Это Роспотребнадзор и Росприроднадзор. Причем раньше мы с ними работали более или менее нормально, открыто, а сейчас они постепенно схлопываются и решают вопросы внутри себя. Ни общественные организации, ни экспертное сообщество, ни средства массовой информации не знают о результатах деятельности этих органов. И это тоже очень плохо. Это тоже стимул к развитию протестного экологического движения, поскольку незнание порождает домыслы, преувеличения, и, соответственно, народ начинает реагировать и обвинять государство во всех смертных грехах. Поэтому мы четко видим, что нужно раскрывать информацию по вопросам проведения государственной экологической экспертизы, публичных слушаний по опасным проектам, поднимать роль общественных советов и общественной палаты.
Общественная палата в нашей республике, к сожалению, совершенно беззубая в вопросах экологии. Я состоял в первом составе общественной палаты, возглавлял в ней экологическую комиссию. А сейчас я вижу, что они экологией вообще не занимаются.
В чем вы видите опасность растущей протестной активности в республике? Стоит ли властям сейчас проявить беспокойство и начать реагировать в этом направлении или действовать на упреждение?
— Не только стоит – это необходимо сделать. Поскольку без этого [без работы по снижению протестной активности. – Прим. ред.] мы не сможем развивать экономику. Все понимают противоречие между экологией и экономикой. Когда люди не имеют достоверной информации, они будут протестовать против всего. Вот не нужно им никакого объекта, какой бы он хороший в экологическом плане ни был, какие бы преференции нам инвестор ни обещал. Мы будем регионом, в который не пойдут инвестиции. Их и сейчас-то нет у нас толком. В сфере экологии инвестиций у нас нет. В сфере обращения с отходами все предложения прекратились. Потому что здесь у нас по объектам размещения отходов тоже протестная активность растет. Это удар по экономике, удар по инвестициям.
Во-вторых, это политическая нестабильность. То есть люди недовольны властью. Они видят, что власть не может повлиять на крупный бизнес, крупный бизнес распоясался совсем, экономит на природоохранных мероприятиях везде и всюду, на первом месте только прибыль, а власть ничего не делает.
То есть мы видим, что это в целом дестабилизирует и экономику, и социальную среду в регионе. Это ни к чему хорошему в политическом плане не приведет.
Но даже если это не приведет ни к чему хорошему в политическом плане, в краткосрочной перспективе-то мы видим, что есть позитивные результаты протестной активности. Вот отстояли Куштау. То есть протесты выполняют положительную функцию.
— Положительную в конечном счете – да. А вот вы спросите насчет положительного исхода у тех 80 ребят, задержанных в ходе протестов на Куштау. Они защищали свою землю, свою природу, свои права и свое здоровье – а их за это в кутузку сажают. И это видит вся страна! Вот это совершенно неправильно.
И, наверное, неправильно, что к каждой такой локальной проблеме будет подключаться президент?
— Конечно. Это ведь можно решать на уровне регионов. А у нас, к сожалению, приходят руководители регионов, да и главы районов – у них у всех настроение временщиков: ну, пять-десять лет отработаю и уйду куда-нибудь. На далекую перспективу никто не планирует.
То есть у нас нет механизмов, которые в нормальном обществе должны функционировать и решать эти проблемы в обычном, рабочем режиме?
— У нас механизмы есть, только они не применяются. У нас есть Совет по правам человека, есть общественная палата. Но толку от них я не вижу. Есть процедура общественных слушаний, но они делаются кулуарно, тайком. Не дают работать общественным институтам. Нет поддержки общественным экологическим организациям. Даже противодействие зачастую идет. А это не перспективно. Это тупиковый путь.
Нам нужно, чтобы власть была более открытой и вошла в союз с конструктивно работающими экспертными сообществами, общественными организациями и СМИ, с тем чтобы заставить крупные предприятия выделять деньги на природоохранные мероприятия. Мы должны объединиться, чтобы сказать: ребята, это наша земля, мы здесь живем.
Фото: ФедералПресс / Андрей Гусий; semnasem.ru / Сергей Зыков
Экологическая карта конфликтов