Председателем президиума УрО РАН стал философ и правовед Виктор Руденко – выходец из Института философии и права, где в свое время разрабатывали конституцию Уральской республики. О том, какую роль гуманитарии играют в технологической гонке, как предотвратить аресты ученых, зачем нужно защищать диссертации и почему представления об «утечке мозгов» преувеличены, он рассказал в большом интервью «ФедералПресс».
Потребители гуманитарных знаний
Виктор Николаевич, в последнее время целью российской науки объявлен технологический суверенитет, при этом УрО РАН возглавил гуманитарий. Какова роль гуманитарных знаний в новой конфигурации российской науки?
— Я бы не сказал, что гуманитарные науки занимают в ней большое место: на них специализируются всего 6 % российских исследователей. Но роль гуманитарного знания велика, поскольку Россия является важным субъектом международных отношений и обладает развитой культурной традицией. У нас представлены практически все отрасли гуманитарного знания: и философия, и история, и филология, и так далее. Гуманитарное знание было развито еще в Российской империи, когда больших высот достигла русская философия. В советское время оно стало политизированным, но после распада Советского Союза очистилось от идеологии и развивалось вне партийных и государственных установок.
Роль гуманитарного знания состоит не в создании устройств и приборов, а в осмыслении протекающих в мире процессов, в том числе политических. Оно дает возможность и каждому отдельному человеку ориентироваться в мире. Любой гражданин является потребителем нашего продукта – гуманитарного знания: он смотрит телевизор, слушает новости, а за ними стоят и политические технологии, и определенные ценностные установки. Гуманитарное знание позволяет задавать ориентиры развитию общества и делать прогнозы, а одна из функций РАН – как раз прогностическая.
Возможен ли суверенитет в гуманитарной сфере?
— С одной стороны, гуманитарная наука не может развиваться сама по себе: она тесными нитями связана с концепциями, которые выработаны в других странах и даже в другие эпохи, вплоть до античной философии и литературы. Поэтому, если обрубить все связи, путь российской науки будет тупиковым.
Но наша страна, как и любая другая, стремится самостоятельно определять пути своего развития в духовной сфере, принципы, на которых базируется ее правовая система, ценности, которые будет исповедовать ее население. В июне группа парламентариев подготовила гражданскую декларацию о гуманитарном суверенитете России, один из ее авторов – бывший сотрудник нашего Института философии и права, а ныне депутат Госдумы Олег Анатольевич Матвейчев. Ее авторы заявляют, что гуманитарный суверенитет – это способ консолидации общества. Если его нет, и духовная сфера развивается под внешними влияниями и решениями, то страна сталкивается с еще более серьезными трудностями, чем санкции. Это один из факторов распада страны и возникновения конфликтов.
Россия очень много восприняла от общения с миром после распада СССР: даже наша Конституция – в определенной мере – результат освоения правовой культуры, выработанной на Западе. Это долгое время способствовало развитию нашей страны, но затем возникли проблемы: к примеру, от нас стали требовать снять запреты на пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних. Или в течение многих лет нас призывали к развитию культуры толерантности и мультикультурализма, а в итоге в самой Европе получилось так, что мигранты автономно живут в своих сообществах и не хотят знать законов страны пребывания, ее официального языка и даже общаться с местными жителями.
Уральская республика – продукт своего времени
Какую роль могут сыграть уральские гуманитарии в формировании новой российской идеологии?
— Наша Конституция не предполагает наличия государственной или обязательной идеологии, поэтому научные учреждения не участвуют в ее выработке. Но государство ждет от гуманитариев объективного анализа общества и действительности. В свое время, например, мы провели три больших конференции по противодействию коррупции, на которых звучала очень острая критика действующей власти. Но заместитель полпреда президента мне сказал, что такие работы им очень интересны.
Я имел в виду, что Вас с Анатолием Гайдой, Константином Киселевым называют «системными либералами», по телевидению любят вспоминать Уральскую республику.
— Уральская республика была продуктом своего времени. Я не был соавтором ее конституции, но участвовал в обсуждениях, которые проходили в Институте философии и права и в губернаторской резиденции в Малом Истоке. В то время были подписаны договоры с субъектами федерации о разграничении полномочий и предметов ведения, и было замечено, что республики получили больше прав по сравнению с остальными. Видя это, глава администрации региона в 1991–1993 годах Эдуард Россель пришел к идее поднять статус Свердловской области до уровня республики. Сейчас многие усматривают в этом сепаратистский проект, но вопрос о возможности выхода из состава России или обособлении внутри государства никогда даже не обсуждался.
В конституции Уральской республики были учтены передовые для того времени идеи на основе изучения конституций земель Германии и Австрии, других федеративных государств, – но никаким манифестом либерализма она не являлась. Потом она стала основой для подготовки устава Свердловской области.
Одной из тем Ваших научных интересов является Китай: например, Вы изучали курьезный сюжет о том, как компартия занималась правовым регулированием процесса перерождения буддийского Панчен-ламы. Чему Россия может поучиться у Китая?
— Китай – великая держава, и поучиться можно многому. Например, образование в Китае было отсталым, а потом его стали развивать по методу улья: «пчелы» улетают на обучение в США и Европу, а затем возвращаются в свою страну. Поэтому в Китае мы видим и образованных инженеров, и вузы, которые входят в топ лучших в мире.
В развитии космических технологий он уже обгоняет Россию: завершает строительство орбитальной станции, запускает спутники. Раньше Китай занимался копированием вооружений, а сейчас разработал свой истребитель пятого поколения, строит авианосцы. Так что можно поучиться трудолюбию китайцев, которые готовы работать день и ночь.
Подтасовка показателей
При этом многие ученые обеспокоены уголовными делами о госизмене против их коллег, которые выступали в Китае. С чем, на Ваш взгляд, связана активность силовиков? Нужно ли дополнительно регламентировать взаимодействие с иностранцами?
— Ученые из Сибирского отделения РАН действительно говорят, что испытывают беспрецедентное давление со стороны силовых органов, и вновь избранный президент Геннадий Яковлевич Красников ставит этот вопрос на самом высоком уровне. Когда все согласования пройдены, но все равно обнаруживается утечка информации, возникает вопрос: может быть, это контролирующие органы допустили промах? Ученым надо знать и соблюдать законодательные ограничения и требования, но и силовики не должны автоматически визировать их доклады.
Были также случаи привлечения к ответственности ученых, которые собирали информацию из открытых источников. Поэтому появился утвержденный Федеральной службой безопасности перечень несекретных сведений, не подлежащих обобщению и передаче иностранным государствам. В частности, это сведения о мероприятиях в сфере гражданской обороны, о наращивании возможностей инфраструктуры перспективных средств контроля космического пространства, сведения о результатах и перспективах развития организациями ракетно-космической отрасли космических технологий. Эти сведения не содержат государственной тайны, но когда аналитик их обобщает и делает выводы, получается информация, огласка которой нежелательна.
ВАК готовит новую схему присуждения научных степеней – без написания диссертации. Как Вы к этому относитесь? Нужно ли распространить ее и на гуманитарные науки? Или нужно ужесточать требования?
— Эту схему сложно назвать новой: случаи присуждения степеней без защиты диссертации были и в советское время, и в 1990-е годы. Я отношусь к этому двояко. Написание диссертации требует сосредоточения определенных сил: это не обобщение того, что написано ранее, а выработка нового знания. Поэтому диссертация – это вклад в науку. Есть отдельные случаи, особенно в сфере научно-технического знания, когда человек уже проявил себя как ученый, он совершил научные открытия, его книги широко цитируются, достижения входят в справочники, а сам он постоянно занят на стендовых испытаниях. В таких случаях можно присудить ученую степень по совокупности работ на основании доклада, но это не должно быть правилом, особенно в гуманитарной сфере.
Требования к диссертациям не нужно ужесточать, их нужно просто соблюдать. Есть процедура принятия диссертации: каждый вправе принести работу, но экспертный совет проверяет, актуальна ли тема, есть ли в работе научная новизна и так далее. Когда диссертация уже допущена до защиты, назначают оппонентов и ведущую организацию, которые могут делать замечания. Правда, 10–15 лет назад было общей практикой звонить: «У меня человек выходит на защиту, будешь оппонентом? Будете ведущей организацией?» И люди соглашались, не читая, а потом оказывалось, что эту диссертацию никто толком не смотрел, и там написано такое, что стыдно защищать.
Когда я был председателем диссовета, мне тоже звонили, но я в таких случаях просил прислать диссертацию, чтобы ознакомиться, – и половина просто ничего не присылала, поскольку понимала, что текст сырой. А сейчас стало общим правилом проверять диссертацию перед защитой, поскольку введена ответственность оппонентов и ведущих организаций. И на выборах в Академию наук в 2019 году 40 человек не были избраны членами-корреспондентами из-за некорректных заимствований и других нарушений, в том числе, связанных с диссертациями. Поэтому нужно серьезно относиться к экспертизе работ.
Какие критерии должны использоваться при оценке эффективности ученых и научных организаций? Как избежать подтасовки наукометрических показателей? Как скажется отлучение от западных журналов и баз данных?
— Нельзя сказать, что мы отлучены: на днях в УрФУ выступал академик РАН, ученый-химик, работы которого цитировали 60 тысяч раз. У него есть статьи, опубликованные и в 2021, и в 2022 году в зарубежных высокорейтинговых журналах. И другие ученые отмечают, что их статьи для ВАК, принимают к публикации в западных журналах. В Web of Science и Scopus в последние годы вошло много российских журналов, в том числе «Государство и право». Но выйти на Запад все же стало труднее, поэтому для наших ученых найден выход: опубликован список из отборных 900 российских журналов с серьезной экспертизой, публикация в которых оценивается высоко. Кроме того, 2593 отечественных журналов российскими экспертами разбиты на три категории К1, К2, К3: для защиты диссертаций будет необходимо иметь публикации в этих изданиях. Опубликован также белый список из 30 040 зарубежных и российских журналов, чтобы сориентировать авторов на подготовку публикаций для добросовестных научных изданий. В последние годы создана также российская система научного цитирования, учрежден российский индекс цитирования.
И это правильно, поскольку ранее проводимая политика вызывала удивление: зарубежные платформы очень авторитетны, но все же это частный бизнес. Принимая постановления о необходимости публикаций в журналах, включенных в эти системы, мы фактически ориентировали наших ученых на то, чтобы способствовать этому наукометрическому бизнесу западных компаний. Поэтому Россия стала создавать свою систему, которая по своей «оболочке» не уступает зарубежным.
Подтасовка наукометрических показателей будет всегда: есть и недобросовестные ученые, которые публикуются за деньги в так называемых «мусорных журналах», и руководители научных организаций, которые заставляют сотрудников себя цитировать. Но есть способы отслеживать такие вещи с помощью информационных технологий: например, можно посмотреть, сколько раз человек цитировал сам себя, сколько раз – своих соавторов, сколько цитирований было в аффилированных организациях. Способ борьбы с накрутками – прозрачность: нужно усиливать доступность информации об авторах и их цитировании.
Утечка мозгов
Насколько серьезной проблемой для уральской науки является «утечка мозгов»? Усилилась ли она в связи с западными санкциями?
— Об «утечке мозгов» я слышу со времен распада Советского Союза, когда действительно был сильный отток. В 1996 году я впервые побывал в США в штате Нью-Мексико, посещал Сандийские лаборатории в Альбукерке, тогда там жили всего два-три российских ядерщика. Через десять лет там появилась уже целая российская диаспора. В 1990-х и начале 2000-х ученые были на голодном пайке, и люди уезжали, чтобы содержать семьи. В частности, у нас в Институте философии и права был аспирант, который защитил диссертацию, но его просто некуда было принять на работу: в 2007 году у института забрали 40 ставок. На конференции в Лукке его пригласили остаться в Италии, и он уехал. Сейчас он декан факультета политологии в канадском Торонто.
Теперь ситуация не так однозначна. Например, в 2019 году, по данным Росстата, из России выехали 139 докторов наук и 221 кандидат, в то время как в 2012 – 40 и 194 соответственно. Во-первых, это небольшие цифры. Во-вторых, говорят, что Запад снимает с нас сливки, забирая лучшие кадры, но, по тем же данным Росстата, чаще всего эти люди уезжали на Украину, в Армению, Казахстан и Узбекистан. То есть это какая-то естественная миграция. Я не знаю данных за 2022 год, но конкретно в Уральском отделении я такой проблемы не вижу.
Какие меры нужно принять для поддержки ученых?
— Сейчас мы реализуем проект по строительству жилья, 650 квартир предоставлено ученым, к 2025 году хотим завершить еще девяносто. Раньше их предоставляли по договору соцнайма, так что можно было их приватизировать и уйти из науки. Сейчас мы ведем строительство только под служебное жилье.
Но самое главное, на мой взгляд, – поддержать приборную базу. Сейчас это самое слабое место, и ученые зачастую едут за границу, чтобы работать с приборами – даже на невыгодных условиях. Есть правительственная программа по поддержке развития приборной базы, но в современных условиях выполнять ее очень сложно. Реактивы из-за рубежа тоже приходится приобретать окольным путем.
Кроме того, все время стоит вопрос оплаты труда. Хотя приняты установки, что научные организации должны достичь 200 % средней зарплаты по региону, но фактически такой уровень достигается за счет нескольких институтов, у которых большой объем договоров с промышленными корпорациями. Остальные институты с трудом выдерживают такой уровень за счет хозяйственных договоров, но это отвлекает от выполнения госзадания. С другой стороны, есть грантовая поддержка. Если ученый пишет много статей с высоким индексом цитирования, то он может неплохо зарабатывать одной наукой.
Фото: ФедералПресс / Ольга Юшкова
Разговор о важном: лучшее от «ФедералПресс»