НОВОСИБИРСК, 21 декабря, ФедералПресс. Новосибирец Сергей Горшков ― ветеринарный врач, которого знают по всей стране и даже в мире как специалиста, который помогает собакам и кошкам без лап обрести новую жизнь. Для таких животных добрый доктор изготавливает уникальные протезы. Почему он выбрал именно эту профессию и какую ответственность чувствует за каждого хвостатого пациента, узнал корреспондент «ФедералПресс».
Игры судьбы
Сергей с 2015 года протезирует кошек и собак, которые попали в беду из-за человеческой жестокости – пациенты с отрубленными и отмороженными лапами после операции и курса реабилитации вновь учатся ходить. Последняя была самой сложной, уникальной в мире – краснодарской собаке по кличке Моника протезировали сразу четыре конечности. Операция прошла успешно и теперь животное учится передвигаться на новых лапах.
Сергей, почему вы выбрали для себя именно такую судьбу – спасать животных?
— В юности я мечтал играть в КВН, был капитаном команды, но потом что-то не сложилось. В классе седьмом увлекался химией и биологией в школе. И однажды мамина подруга принесла мне списанный микроскоп из морга. Я рассматривал в него крылья мух, жуков, срезы лука. Мне стало интересно, поэтому попросился в морг, где не было страшно. Хотел стать патологоанатомом, ведь чтобы работать им, нужно обладать обширным кругом знаний по медицине. Это очень серьезная профессия, несмотря на ее мрачность. Позже у нашей собаки – ризеншнауцера по кличке Фиджи – обнаружили рак молочной железы. Это было в 90-е годы в маленьком городке Великие Луки, где до сих пор медицина недостаточно развита даже для помощи людям, не говоря уже о животных. Врач тогда прооперировал собаку и сказал, что с ней уже ничего нельзя сделать и что через месяц она умрет. Собака в результате прожила еще пять лет, но после случившегося мой вектор резко сменился и я подал документы в ветеринарию. Закончил Московскую государственную академию ветеринарной медицины и биотехнологии имени им. К. И. Скрябина.
— Как вы пришли к тому, что основной ваш профиль – протезирование?
На втором курсе обучения я пошел на кружок по хирургии. Там мы углубленно изучали нейрохирургию и ортопедию. Эти два направления меня интересовали в равной степени. Парализованные пациенты, с болезнями спинного мозга, с опухолями головного мозга и проблемами, связанными с ортопедией. Это большой труд – создать условия для нормального функционирования в жизни пациенту, у которого нет конечностей и который не может ходить. Это же касается и нейрохирургии – меня завораживало осознание возможности с помощью своих рук восстанавливать парализованных пациентов. Это невероятно интересно и увлекательно, а главное – полезно обществу. Когда я учился на третьем курсе, из Лондона в Москву прибыл доктор Ноэль Фицпатрик с уникальными лекциями о протезировании. Они проходили в закрытом формате, нельзя было что-либо снимать и фиксировать. Доктор отмечал, что все это – экспериментальные данные, которых не было в открытых источниках. На занятии нам показали кота Оскара на протезах, и я понял, что это что-то невероятное и далекое, и захотел заниматься этим. Начал изучать вопрос, работал в Санкт-Петербурге. В 2014 году узнал о 3D-принтерах. Затем приехал в Новосибирск, где продолжил работу. Здесь в Академпарке напечатал первые протезы. Поначалу они просто лежали в тумбочке, а затем ко мне привели двух котов без лап, за которых я взялся.
Трудно было начинать?
— Протезы, напечатанные нами тогда, не были индивидуальными, расчеты производили на основе рентгеновских снимков, буквально на пальцах. К счастью, они подошли, и все было в порядке – коты смогли вновь ходить. Затем мы стали работать индивидуально с каждым маленьким пациентом, начали рассчитывать протезы благодаря данным томографии и планированию. Модель печатаем на принтере. Благодаря такой технологии после операции кость начинает врастать в сетчатые отверстия протеза и как бы соединяется с ним. Напечатанный образец при этом мы покрываем специальным кальций-фосфатным покрытием. Эта технология способствует быстрому сращению и заживлению. За пять лет разработали пять конфигураций, но не остановились – продолжаем развивать технологии. Думаю, это не конечная точка и в будущем такие операции станут более доступными благодаря удешевлению сырья.
«Закон приравнивает собаку к телевизору»
Что самое сложное в вашем деле?
— К сожалению, в нашей стране законодательство не наказывает за ошибки медиков, если они неудачно прооперировали животное. То есть, если кошку или собаку повредят на операционном столе, это приравнивается, грубо говоря, к порче телевизора. Если врач допустил ошибку по незнанию или неосторожности – ему ничего за это не будет. В итоге ошибки в ветеринарии – личная зона ответственности врача. С этим нужно жить и, приступая к очередной операции, помнить об этом.
Какая операция была самой сложной?
— Сложнее всего для меня было оперировать Монику. Ее привезли из Краснодара. Там собаку нашли в лесу с отрубленными лапами. Сложность состояла в том, что впервые в мире пришлось оперировать все четыре конечности. Если нужно оперировать одну лапу, животное будет приступать на три остальных. Если, например, нужно сделать операцию задних лап, собака будет опираться на передние, а задние волочить. Три из четырех протезов, которые мы подготовили для Моники изначально, не подошли ей. В результате прооперировали сначала одну лапу, потом еще три. Сейчас Моника проходит реабилитацию, которая длится около четырех – восьми недель, ее состояние стабильно улучшается. В скором времени она уедет в Лондон, где будет искать новых владельцев в специализированном приюте для животных – жертв насилия. В целом Моника перенесла все хорошо. Она легкая, таксовидная, приземистая собака. Такие лучше адаптируются, нежели их высокие собратья.
Были трудности и с психологической точки зрения – за развитием событий следили волонтеры, неравнодушные граждане, тысячи людей, которые собирали деньги на лечение. В случае ошибки груз ответственности лег бы на меня.
Кто еще из ваших пациентов запомнился?
— Оперировал собаку Джексона. Его привезли из Нижневартовска. Там собаку нашли также в лесу с обморожениями носа и ушей, с переломом плечевой кости. Его лапы были насквозь изрешечены дробью настолько, что их не удалось спасти.
Джексону поставили два протеза. После операции пес быстро оправился, встал и пошел. Кстати, он до сих пор отлично себя чувствует. Также запомнились коты Дымка и Рыжий. Рыжий умер в прошлом году от поликистоза почек. Дымка живет в Новокузнецке, и мы регулярно держим с его владельцем связь. Дымка – второй кот в мире, которому сделали протезы на все четыре лапы.
Технологии позволяют многое
Протезировать можно любое животное?
— Очень хочется поработать с птицами. Пару раз вели переговоры по поводу ворона и пустельги, но пока до операций не дошло. В целом, думаю, поставить имплант можно практически любому пациенту, все зависит от размера кости. Конечно, хомяку, скорее всего, не получится из-за слишком маленьких размеров его костей.
А зависит ли время адаптации после операции от породы или возраста животного?
— Например, собаки после операции, когда понимают, что ходить им не так больно, как на культях, начинают делать шаги. Самый сложный период адаптации – первая неделя после операции – когда отсекается часть конечности, всегда болит долго, фантомные боли могут мучать около месяца. Но в целом животные гораздо быстрее адаптируются к новым условиям после протезирования, чем люди. Также успех реабилитации зависит от темперамента животного – как оно воспринимает боль и переносит ее. Часто у карликовых пород собак есть трудности с сращением и заживлением из-за того, что у них сосуды очень маленькие. Кошки в целом лучше переносят такие хирургические вмешательства. Они более изящные, тонкие, гармоничные, более податливые. У них меньше вес, гораздо меньше случаев воспалений. Собаки тяжелее, подвижнее, у них иначе устроены кости. В основном подобные операции делаем в два этапа, чтобы для кошки или собаки это было не слишком травматично. Оперируем сначала передние лапы, на которых приходится около 70 % нагрузки, затем задние, на которые остается около 30 % нагрузки. В среднем операция длится около четырех часов. При этом крайне важно правильно сделать все расчеты, так как каждый протез предназначен для определенного животного с учетом анатомических особенностей. Если он не подходит для определенной кошки или собаки, он не подойдет никому, и его придется выбросить. А это затраченные деньги, время и другие ресурсы. Особенно не терпят ошибок пациенты с онкологией, у которых каждая секунда – на вес золота из-за прогрессирующего заболевания.
Российские разработки в области протезирования животных – передовые?
— Недавно выступали на мировой конференции и выяснили, что да. Думаю, по ряду причин. Например, у нас 3D-печать в десять раз дешевле. Кроме того, за рубежом человеческий труд ценится выше, из-за чего такие операции стоят на порядок дороже. Если у нас в среднем 60–70 тысяч рублей, то за границей в районе двух – четырех миллионов рублей. Кроме того, за рубежом больше научной практики, а у нас пациентов. Это связано и с климатическими условиями – в Сибири холоднее, у четвероногих друзей нередко случаются обморожения конечностей. Перед любой операцией у меня в голове всегда одна мысль – даже если что-то не получится, я сделаю все, что смогу. Пока все складывается удачно.
Ранее «ФедералПресс» писал о том, как жительница Новосибирска открыла приют для лошадей.
Фото: ФедералПресс / Анастасия Медведева